Вальтер Флегель - Ничейной земли не бывает

— Понимаю вас, — медленно проговорила учительница, — понимаю, фрау генеральша!

Обе громко рассмеялись. Так искренне Лоре могла смеяться только с Катрин.

— Еще неизвестно, понравится ли сюжет нашим мужчинам, — сказала фрау Френер.

— Им-то он наверняка понравится, — заверила ее Лоре.

— Иногда, когда сидишь дома, страшно становится от мысли, что ты одинока. Здесь, в городке, особенно по вечерам, одиночество давит на человека тяжелым грузом, — заметила молодая женщина.

— Родите ребенка, — посоветовала учительнице Лоре, — да не одного, а по крайней мере двоих. Дети — самое верное средство от одиночества в здешних условиях.

— А у вас была только одна дочь?

Лоре Вернер молча кивнула, а затем сказала:

— У меня были очень тяжелые роды, и врачи не советовали мне больше иметь детей. Если бы я знала, что все так обернется, я бы пошла на риск. Но теперь поздно: ведь мне уже сорок четыре.

— Почему поздно? — не согласилась с ней учительница. — В конце концов имеются детские дома, в которых есть совсем маленькие дети, потерявшие родителей. Можно взять ребенка оттуда…

— Но можно ли привыкнуть к такому ребенку?

— А почему бы и нет?

Лоре ничего не ответила на этот вопрос. Слово «привыкнуть», которое она сама произнесла, показалось ей чужим, не имеющим никакого смысла, особенно после смерти Катрин.

Вскоре они свернули с дороги и пошли к учительскому дому.

— Фрау Вернер, неужели все, что было сегодня сказано о Фридерике Шанц, правда? — спросила вдруг молодая учительница.

— Точно я этого не знаю. Мне известно только, что время от времени злые языки начинают трепать ее имя. Слухи долетают даже до города. Моя дочь умерла, так и не успев полюбить ни одного мужчину. Кто знает, может, веди себя Катрин как Фридерика, она и осталась бы в живых. Вам лично я желаю в жизни всего самого лучшего, как желала бы родной дочери.

— Спасибо, фрау Вернер. А знаете, мне очень нравится их Стефан, — откровенно призналась учительница. — В глубине души я надеюсь, что он все же поймет, какой талант в него заложен. Я не пожалею сил, чтобы он понял это. Было бы грешно загубить такое дарование.

— Желаю вам успехов в этом благородном начинании, — искренне сказала Лоре Вернер.

Женщины попрощались. Обратно Лоре Вернер шла не спеша, шла и думала о своем муже, который, как и она, наверняка еще не спит. Она представила, как Конрад возвращается домой, как подходит к калитке, тяжело ступая по дорожке. Ничто из увиденного и услышанного за сегодняшний день не доставило ей столько радости, как эта мысль о муже. А подумав о нем, она уже не могла переключиться ни на что другое, и только одно слово твердо укоренилось в ее памяти: «привыкнуть».

Примерно в полночь Литош уселся за баранку своего бронетранспортера, завел его в укрытие, отрытое с помощью траншеекопателя, и набросил маскировочную сетку на машину, а затем вырыл в стенке траншеи несколько ступенек, чтобы было удобно подниматься в кабину, когда потребуется выехать по сигналу «Вперед». Покончив с этим, он пошел посмотреть, как идут дела у его друзей.

Ветер немного стих, успев разогнать тучи. Постепенно просветы между ними становились все больше и больше, а сами тучи казались теперь похожими на отставших от огромного стада овечек.

Литош вдруг вспомнил о Фихтнере и подумал: «Сидит, наверное, где-нибудь в укромном месте, смотрит на небо и невольно вспоминает о своем стаде. И конечно, думает о Фридерике Шанц».

Правда, в последнее время бывший пастух предпочитал не рассказывать ни о Фридерике, ни о своем стаде. Другие ребята уже давно, кто раньше, кто позже, выложили все о своем доме, о работе на гражданке, о подружках, фотографии которых они часто показывали друзьям. Некоторые даже зачитывали отдельные места из писем, полученных от возлюбленных. Эти тихие и неторопливые разговоры в какой-то степени сплачивали и объединяли их так же, как объединяли и сплачивали общая работа и общий успех. И лишь один Фихтнер не принимал участия в таких разговорах, замкнувшись в себе, словно новичок.

Однако Литош ошибался. В этот момент у Фихтнера не было времени любоваться ночным небом, которое очистилось от туч и теперь сияло сотнями звезд, число которых мгновенно увеличивалось в несколько раз, стоило только посмотреть на них, а затем быстро закрыть глаза. Фихтнер копал окоп, и при каждом ударе лопаты о землю его лопатки так сильно выпирали, что китель морщился на плечах. Подойдя ближе, Литош не поверил глазам: окоп был уже почти закончен.

— Я, кажется, немного запоздал, — извиняющимся тоном проговорил Литош.

Фихтнер перестал копать и улыбнулся.

— Ты чем копал, своими лопатками, что ли? — удивленно спросил Литош.

— Так оно и было, — ответил с усмешкой Фихтнер и выпрямился во весь рост.

И тут только Литош усидел, как высок он и худ.

— Как я посмотрю, от баранины не особенно растолстеешь, а? — съехидничал Литош.

— Я никогда не ел баранины.

— Вот как? Поэтому ты такой стройный, что в тебя и пуля не попадет, если ты станешь боком к противнику. Примерно так, — повторил свое любимое выражение Литош и, покачав головой, пошел дальше по окопу.

На огневой позиции рыл землю какой-то незнакомый, вовсе не из их роты, солдат. Он был в белоснежной нижней рубашке. Литош ни разу не получал таких в каптерке за всю свою службу в армии, а уж он-то разбирался в белье, и никто не мог его обвести вокруг пальца…

Однажды вечером после бани и очередной смены белья (Литош не помнил, кто начал первым) ребята организовали своеобразный показ мод, как они ехидно выразились. Литош держал пряжку ремня около рта, словно это был микрофон, и изображал комментатора. Он громко объявил о начале демонстрации моделей нижних рубах, принесенных в подразделение, и пообещал, что лучшие из них получат премии. Громкий хохот привлек внимание любопытных из соседних подразделений. Не прошло и нескольких минут, как весь коридор (спальня оказалась слишком мала, чтобы вместить всех желающих присутствовать на показе) был забит солдатами. Они теснились по обе стороны коридора, прижимаясь к степам, а вся семерка из комнаты Литоша, обрядившись в свежее белье, изображала из себя манекенщиц и важно прохаживалась взад и вперед. Держа импровизированный микрофон возле рта, Литош как модельер-руководитель давал соответствующие пояснения.

Первым, кого он представил зрителям, оказался ефрейтор Айснер.

— Дорогие друзья, — начал Литош, — известный щеголь Роланд Дрессман демонстрирует укороченную трикотажную рубашку, очень удобную для унтер-офицеров и их заместителей, поскольку она позволяет подчеркнуть ширину груди. А теперь обратите внимание на следующий экспонат из нашей интересной коллекции. Уже длина этого изделия свидетельствует о том, что перед вами швейное изделие, так сказать, объединяющее народы. В Средней Европе оно выполняет роль нижней рубашки, а в Южной Европе и странах Востока ее вполне можно носить как верхнюю одежду, которая позволяет скрывать дефекты любой фигуры…