Роберт Кэрсон - Ныряющие в темноту

Чаттертон убирал швартовы. "Носовой забран! Держать кормовой… так… так… О'кей!" — крикнул он Нэглу и швырнул тяжелый канат на причал. Теперь «Искатель» был готов к отходу. Нэгл переключил свет в рулевой рубке на приглушенный красный, проверил систему УКВ-связи, однополосную радиостанцию, LORAN-C и радар, затем по очереди запустил оба двигателя. «Искатель» изящно отошел от пирса и несколько минут спустя прошел под разводным железнодорожным мостом и взял курс на открытую Атлантику. Вполне вероятно, что все эти люди охотятся за мусорной баржей… Вполне вероятно, что век искателей кораблекрушений прошел… Но когда причал Брилля исчез из виду за их спиной, Чаттертон и Нэгл увидели на горизонте новые возможности, и в этот момент мир был идеальным и прекрасным.

Поиски в глубоководных местах кораблекрушений — одно из самых опасных увлечений в мире. Есть немного других видов приложения сил, где природа, биология, снаряжение, интуиция и объект находятся в сговоре (вероломном и изощренном) для того, чтобы со всех направлений атаковать человеческий разум и рассеять его дух. Внутри корабельных обломков было найдено много погибших ныряльщиков, у которых оставался достаточный запас воздуха, чтобы подняться на поверхность. Они не выбрали себе смерть — скорее, не знали, как выжить.

Это увлечение лишь отдаленно напоминает один из своих вариантов, так хорошо знакомый широкой публике, — ныряние на курортах с одним воздушным баллоном. Искатели судов, затонувших на большой глубине, составляют лишь малый процент от двадцати миллионов сертифицированных аквалангистов во всем мире. Несчастные случаи с ними едва отражаются на общей блестящей картине безопасности в этом виде спорта — почти все его участники остаются в мелких тропических водах, их поддерживают партнеры, и им нужно не более чем полюбоваться подводным ландшафтом. В Соединенных Штатах из десяти миллионов сертифицированных аквалангистов, возможно, всего лишь несколько сотен спускаются на большую глубину к местам кораблекрушений. Для этих немногих значение имеет не только то, почувствуют ли они дыхание смерти и откажутся от увлечения. Если ныряльщик к глубоководным останкам судов будет заниматься этим спортом достаточно долго, он либо сам окажется на волосок от смерти, либо увидит, как умирают другие, либо, в конечном итоге, погибнет сам. Временами в этом спорте трудно сказать, какой из исходов худший.

Погружение к глубоководным местам кораблекрушений необычно и по другой причине. Поскольку обостряются изначальные человеческие инстинкты (дышать, видеть, бежать от опасности), любителю необязательно надевать на себя снаряжение, чтобы почувствовать угрозу Ему достаточно только увидеть, как рискуют эти люди, чтобы сопереживать ныряльщику и прислушиваться к его рассказам. Он поймет, почему самые лучшие из них бросают подводное плавание, узнает, почему большинству людей в мире и в голову не придет выходить в море по координатам рыбацкого капитана: 60 миль от берега и на глубину 200 футов, т. е., по сути, в никуда.

В процессе погружения ныряльщик сталкивается с двумя главными опасностями. Во-первых, на глубине более 66 футов его мыслительные и двигательные способности могут нарушиться (это состояние известно как азотный наркоз). По мере погружения на еще большую глубину признаки наркоза становятся более выраженными. Глубже 100 футов, где находятся самые известные останки кораблекрушений, его движения очень затрудняются, и ему необходимо проявлять мастерство и принимать решения, от которых зависит его жизнь.

Во-вторых, если что-то пойдет не так, ныряльщик не может просто взять и всплыть на поверхность. Проведя какое-то время на глубине, он должен подниматься постепенно, останавливаясь с заранее установленными интервалами, чтобы дать возможность организму адаптироваться к уменьшающемуся давлению. Он должен делать так, даже если он считает, что ему не хватает воздуха, что он задыхается и умирает. Запаниковавшие ныряльщики, которые устремляются к "солнцу и чайкам", рискуют заполучить кессонную болезнь, или в просторечии — кессонку. Тяжелые случаи кессонки могут привести к полной инвалидности, параличу или даже смерти. Ныряльщики, которые были свидетелями агонии, сопровождающейся корчами и криками во время приступов кессонки, клянутся, что скорее задохнутся и останутся на дне, чем станут подниматься на поверхность после длительного глубокого погружения без декомпрессии.

Почти все другие мириады опасностей, подстерегающих ныряльщика к глубоководным местам кораблекрушений, соседствуют с азотным наркозом и кессонной болезнью. Оба состояния — азотный наркоз и кессонная болезнь — связаны с давлением на организм человека. Во время игры во фрисби на пляже или поездки на автобусе, как известно, на человека воздействует давление в одну атмосферу, или 14,7 фунта на квадратный дюйм. При давлении в одну атмосферу жизнь представляется нормальной. Воздух, которым мы дышим на уровне моря, состоит из 21 процента кислорода и 79 процентов азота, он поступает в наши легкие с давлением все в ту же одну атмосферу. Кислород питает нашу кровь и ткани. Азот инертен и ничем особенно не полезен.

Все меняется под водой. На каждых 33 футах ниже поверхности воды давление увеличивается на одну атмосферу. Следовательно, аквалангист, гоняющийся за морскими коньками на глубине 33 футов, испытывает давление в две атмосферы, т. е. в два раза больше, чем на поверхности, но он едва это замечает. Однако кое-что происходит с воздухом, которым он дышит из своих баллонов. При том, что воздух по-прежнему состоит из молекул кислорода и азота в пропорции 21:79, с каждым вздохом он втягивает в свои легкие вдвое больше этих молекул. При давлении в три атмосферы в его легкие поступает в три раза больше молекул кислорода и азота и т. д.

Когда ныряльщик дышит под водой, лишние молекулы азота, которые он вдыхает в легкие, не ведут себя так безобидно, как на поверхности. Вместо этого они растворяются в крови и проникают в ткани — мышцы, суставы, мозг, позвоночник, в общем, повсюду. Чем дольше и глубже находится ныряльщик под водой, тем больше азота накапливается во всех органах и тканях.

На глубине, где давление составляет примерно три атмосферы, или 66 футов, азот начинает оказывать притупляющее действие на большинство ныряльщиков. Это явление и называется азотным наркозом. Некоторые сравнивают признаки азотного наркоза с алкогольной интоксикацией, другие — с состоянием после анестезии, а третьи — с действием эфира или веселящего газа. На небольших глубинах симптомы относительно мягкие: путаются мысли, замедляются движения, руки становятся неловкими, сужается периферийное зрение, чувства обостряются. Если ныряльщик погружается ниже, симптомы становятся более интенсивными. На глубине 130 футов, или при давлении выше пяти атмосфер, большинство ныряльщиков становятся недееспособными. У них все валится из рук, они едва справляются с самыми простыми задачами, такими как завязать узел; другие "тупеют от глубины" и должны сами себя убеждать в том, в чем они всегда были уверены. Если ныряльщик опускается еще ниже, скажем, на 170 или 180 футов, у него могут начаться галлюцинации, вплоть до того, что лангусты называют его по имени и дают глупые советы. Иногда ныряльщики осознают, что "впадают в транс" от звуков, которые им слышатся. Многие испытывают то, что называют "африканскими барабанами" (оглушительный стук в ушах собственного пульса), или могут слышать звук, напоминающий звонок будильника, оставленного под подушкой. Ниже 200 футов наркоз может вызвать искаженное восприятие страха, радости, горя, возбуждения и разочарования. Мельчайшие проблемы (куда-то подевавшийся нож или появилось немного ила) могут восприниматься как начало катастрофы и молниеносно перерасти в панику. Серьезные проблемы (кончающийся воздушный баллон или потеря подъемного каната) могут стать раздражающими мелочами. В такой безжалостной среде, характерной для глубоководных погружений к корабельным останкам, ошибочные суждения, чувства и затрудненные движения еще больше все усложняют.