Гейнц Зенкбейль - Джонни Бахман возвращается домой

— Ну, хорошо, — доброжелательно проворчал Джонни, — только не реви, пожалуйста.

— Я вовсе и не плачу. Я вообще не могу больше плакать… — Отвернувшись, девочка прошаркала мимо мальчугана. На ней были деревянные башмаки и шерстяные гольфы: резинка на одной ноге порвалась, так что гольфы соскользнули ей до лодыжки. — Там я жила, — неожиданно пояснила она и показала на сгоревший сбоку дом.

— Чепуха, — сказал Джонни, — я знаю всех ребят в округе. Тебя я здесь что-то никогда не видел!

— Зато я тебя часто видела!

Мальчик поднял голову и с удивлением спросил:

— Меня?

— Да. Тебя зовут Иоганнес Бахман, Джонни. Ты всегда играл здесь во дворе, конечно, не с нами, девочками, а с мальчишками. Ты же еще иногда таскал меня за косу. — Девочка показала на маленькую площадку за бузиной, на которой был разбит газон, а сейчас лежала большая куча битого кирпича.

— Там мы всегда играли в куклы. У моей куклы были длинные красивые волосы. И у меня волосы были длинными и красивыми. — Вдруг девчушка показала на куртку мальчика. — Что это за звездочка у тебя?

Джонни, однако, ничего не ответил и еще раз внимательно оглядел девочку.

Он начал что-то припоминать. Рука! Ее рука, которая все еще теребила подол платья. Она же и тогда всегда так делала, когда плакала. Наверное, это была привычка.

— Тебя зовут Нанни? — спросил мальчуган.

Малышка кивнула.

— Марианна Клат!

— Да.

Джонни попытался вспомнить, как эта девочка выглядела несколько месяцев или недель назад. С большим трудом ему это удалось. Зато он хорошо запомнил мать Нанни. Фрау Клат — высокая, на удивление худая женщина, носившая зимой и летом одно и то же старое черно-зеленое пальто. Она постоянно чем-то болела. Голос у нее был плаксивый. Особенно жалобным он становился тогда, когда она умоляла детей, игравших во дворе, быть осторожными и не шалить, когда она медленно на своих тощих ножках направлялась к боковому флигелю. Все друзья Джонни старались передразнивать и ее голос и ее жесты.

— Твои красивые, длинные волосы, — проговорил мальчуган, немного помолчав. — Тебя еще что-нибудь интересует, кроме твоих волос?

Нисколько не обидевшись, девочка объяснила:

— Их мне остригли, потому что завелись вши. Есть у тебя что-нибудь поесть?

Джонни сокрушенно покачал головой.

— Жаль, — пробормотала девочка. Она залезла на бочку с мусором и откинула белесую крышку. — Я раз здесь нашла несколько старых картофелин! — крикнула она и. наклонившись, начала копаться в мусоре. Через минуту она держала в руке сморщенную, обсыпанную глазками картофелину.

— Сегодня утром у меня был хлеб, половина буханки, сейчас же здесь это… — Девочка спустилась с бочки, отломила картофельный росток и положила его в рот.

— Нанни, — Джонни подошел к ней ближе, — скажи, что было после того, как ты потеряла маму?

— Несколько дней я бегала вокруг соседних домов и все искала мамочку. Потом меня отвели в детский дом, но он на следующую ночь тоже сгорел, и я попала куда-то в другое место. В детском доме мне не понравилось. Там я и подцепила вшей и сыпь. Посмотри! — Она отогнула воротник платья и показала на красноватые пятна величиной в пфенниг с заскорузлыми краями, которые высыпали у нее на шее. — Потом я убежала из детского дома.

— Давно это было?

Девочка, перестав жевать, выплюнула на землю грязный кусок картофелины. — Сгнила, — сказала она с отвращением и вздрогнула. — Жаль, Джонни, что у тебя нет ничего поесть. Звездочка, которая у тебя на куртке, — русская звездочка?

— Да.

— Где ты ее взял?

— Получил в подарок.

— От настоящего русского?

— Я был в Красной Армии. Но когда же ты убежала из детского дома? — дальше выспрашивал мальчик.

Нанни задумалась.

— Вчера я стащила хлеб. А до этого вечером…

— Стало быть, два дня назад.

— Может быть.

— А почему ты бежала именно сюда?

— Я знаю, моя мамочка будет меня искать, обязательно будет. Тогда она придет на место, где стоял наш дом…

«Это вполне возможно», — подумал про себя мальчик и сел рядом с девочкой, опираясь спиной на мусорную бочку. Лишь сейчас он почувствовал, как сильно ноют у него ноги. Он снял неуклюжие ботинки, потом лохмотья, которые ему сшил из брезента Густав.

— Где же ты вообще спишь? — спросил Джонни. Девочка показала на подвал.

— Там, внизу? — недоверчиво спросил мальчуган, осторожно ощупывая подошвы ног, на них образовались пузыри, которые горели огнем.

— Я нашла там матрац, на нем я и сплю.

— Разве ты не боишься?

— Я больше уже ничего не боюсь, — спокойно ответила девочка, — вообще больше ничего-ничего! Пусть только поскорее придет моя мамочка!

Небо тем временем стало сумрачным и грязным. С наступлением вечера кирпичное здание казалось еще выше и больше. Серые стены дома с пустыми оконными проемами производили впечатление кулис для постановки какой-то мистической сказки.

— Пока не кончится война, сюда никто не придет, — убежденно сказал Джонни, растирая пальцы ног.

— Ты думаешь?

— Это слишком опасно. Как ты думаешь, что сегодня здесь произошло? Бой шел. И потому теперь никто не решится бегать и искать тут, где можно быстро заполучить осколок гранаты или пулю в лоб.

— Но ты все-таки решился!

— Да, — растерянно пробормотал Джонни, — но если бы я знал…

Нанни отшвырнула надкушенную картофелину в сторону, а потом спросила:

— Ты опять уйдешь, а?

Мальчик пожал плечами.

— Почему же? Могу и остаться.

— Я думаю, — продолжала дальше девочка, — где бы ты был с русскими? Как ты вообще сюда попал?

— Так уж случилось. Я хотел поскорее попасть домой и потому ушел от них…

— И с тобой ничего не случилось?

— Ничего.

— Тебе понравилось у них?

— Да, очень.

— У них было много еды?

— Я всегда был сыт.

— Сыт, по-настоящему сыт. Не уходи отсюда, Джонни! — печально пробормотала девочка.

Мальчуган еще раз осмотрелся. Но все кругом было разрушено.

— Что ты сказала? — спросил он.

— Давай останемся вместе, Джонни, а?

— Мы оба?

— Ну да, — взмолилась девочка. — Все это неправда, что я ничего не боюсь. Я всего очень боюсь, я осталась совсем одна. Поэтому я так долго плакала…

Джонни на миг задумался. Он внимательно осмотрел малышку, которая с ожиданием смотрела на него и, чтобы хоть немного подбодрить ее, он попытался улыбнуться, что ему плохо удалось.

Девочка подтянула коленки к самому подбородку и обхватила их руками. Она, видимо, сильно озябла, губы у нее посинели, а зубы слегка стучали.

Джонни невольно вспомнил, как однажды его, тяжело больного, подобрал под разрушенным железнодорожным мостом Густав. А вспомнив об этом, он понял, что Нанни сейчас так же нуждается в его защите, как он сам неделю тому назад нуждался в чьей-то помощи. И тут же решил, что не даст случаю распоряжаться судьбой девочки. Он сам поможет ей, как ему недавно помогли Густав, Ганка и русские солдаты.