Сергей Вашенцев - Путь-дорога фронтовая

Дневальный, кажется, услышал разговор. Он поднял голову от книги, посмотрел вокруг, на его лице удивленное выражение, он встал и пошел по рядам. Не дойдя до Шевякова, повернул обратно, отворил дверь в коридор, постоял там, покурил, потом вернулся и снова сел за книгу.

Ночь тянулась медленно. В открытые окна входила прохлада. Доносились далекие гудки паровозов. На улице прошумел грузовик. Прошумел и затих. Шевяков уже спал. Часы показывали четыре. До подъема оставалось два часа.

1933

— Вот вы коснулись общепринятых положений, так сказать, канонов в военном деле, — задумчиво сказал майор, не спеша набивая трубку табаком. — Я вам сейчас доложу случай, заинтересовавший меня и с военной, и, пожалуй, с психологической стороны.

— Рассказывайте, рассказывайте! Просим! — почти одновременно проговорили капитан-артиллерист с рукой на перевязи и бородатый полковой комиссар, сидевшие

вместе с майором на террасе военного санатория в Крыму. Все трое прибыли с Дальнего Востока для поправки здоровья после ранений, полученных в боях у Хасана. Они только что познакомились между собой, что не мешало им чувствовать себя так, как будто они уже много времени знают друг друга… Помимо них, на террасе находилось еще несколько командиров, съехавшихся с разных концов Советского Союза. Все они жадно прислушивались к разговору трех «хасановцев», придвигая свои кресла все ближе и ближе к ним. Были здесь и жены, и матери командиров. Среди них выделялась седая пожилая женщина с резко очерченным, умным и когда-то, очевидно, очень красивым лицом. Она с напряженным вниманием прислушивалась к беседе, и на лице ее было такое выражение, как будто она хотела вмешаться в нее и высказать что-то свое, сокровенное.

— Судите сами, — сказал майор, обращаясь к своим собеседникам, — как квалифицировать действия молодого командира, который… Впрочем, давайте-ка я уж расскажу все по порядку.

Я был прикомандирован к штабу командующего соединением и находился на наблюдательном пункте. С японской стороны выстрелы не прекращались всю ночь. Над нами проносились снаряды и разрывались где-то в полутора-двух километрах сзади нас.

«По-видимому, они хотят нащупать нашу тяжелую артиллерию», — заметил один из порученцев, сидевших в ожидании приказаний за большим кустом ивняка. «Будь я на месте микадо, я немедленно отрубил бы им головы за безграмотную стрельбу», — безапелляционно сказал другой порученец, совсем молоденький лейтенант, приткнувшийся тут же за кустом. «Не считай их дураками». — «Я и не считаю, но вот эти бессмысленные выстрелы… Ведь они же и им не дают результатов, и нам нервы портят. Кто-то, не помню, из военных теоретиков сказал, что противник должен все-таки поступать логически, иначе он может просто сбить с толку и себя и других. Ведь, черт возьми, неизвестно, чего они хотят. Гвоздят и гвоздят в одном направлении». «Это особенность японской артиллерийской тактики, — вмешался я в их разговор. — Обстрел по квадратам. Обстреливаемое пространство, — пояснил я, — они разбивают на квадраты и поражают последовательно один квадрат за другим. Видите, как они постепенно переносят огонь. В этом есть известный смысл». «Во всяком случае, неэкономно и рассчитано на плохое качество артиллерийской прислуги, — пренебрежительно отозвался второй порученец. — Кроме того, во всем этом заметно много страху», — решительно добавил он.

Я задумался над его словами. Соображения пылкого порученца не были лишены оснований. Не обнаруживала ли действительно эта судорожная стрельба страха перед неизвестностью? Засевшие на нашей сопке японцы, должно быть, чувствовали себя не совсем уверенно и поэтому пытались отгородиться от нас непрерывным валом огня.

Они, конечно, догадывались, что что-то совершается на пространствах, лежащих перед ними. Может быть, даже их проскользнувшие в наше расположение соглядатаи сообщили им кое-какие сведения о движении, которым была полна ночь. Но все совершалось без лишнего шума и суеты. С нашей стороны не раздавалось ни одного выстрела. Это молчание, очевидно, нервировало их, беспокоило, они не выдерживали и усиливали стрельбу. Вряд ли она им приносила какую-нибудь пользу. В самом деле, какие объекты они хотели подавить? Живую силу? Но зачем же тогда тяжелый гаубичный огонь, рассчитанный на разрушение сооружений? Или, может быть, они нащупывают наши пушки? Но в таком случае они целят не в ту сторону. Да, пожалуй, молоденький лейтенант прав: неэкономно и плохо стреляют. Из-за гребня холма, где мы находились, довольно хорошо видна вся местность. Уже светало. Сейчас сопки рельефнее выступали на фоне серого неба. По земле стелился туман. Пасмурное небо не сулило хорошего ~дня. Я не прислушивался больше к разговору порученцев за кустом. Воспользовавшись рассветом, я отмечал на карте изменения, происшедшие за ночь. Да и собеседников там, кажется, уже не было. Их, по-видимому, успели куда-то услать. Я даже не заметил, когда это произошло, отвлекаемый все время наблюдениями, которые приходилось производить.

К началу дня вал огня с японской стороны достиг значительной силы. Теперь в дело вступила самая разнокалиберная артиллерия. Кое-где слышалась оживленная пулеметная дробь. Намечался веселенький денек. Навес из снарядов, образовавшийся над нами, создавал какое-то особое настроение, передать которое в двух словах трудно. Я, например, заметил, что мысль работала подчеркнуто остро, если хотите, выпукло и рельефно, как будто я ее видел перед собой. Казалось при этом, что навес из снарядов опускался все ниже и ниже, возникало неожиданное и казавшееся естественным желание подняться во весь рост и идти напролом к высоте, совершенно не думая о несущемся по воздуху железе… При этом совершенно не было мысли о смерти: боевой труд отгоняет мысли о смерти.

Он поглядел на слушателей и с удивлением заметил, что число их возросло. Многочисленные обитатели санатория незаметно; стеклись из всех комнат и постепенно заполнили всю террасу. Это, очевидно, смутило майора, он прервал рассказ и начал снова набивать трубку табаком, не замечая, что она уже полна.

— Так вот и жили, — сказал он, как будто собираясь на этом кончить свой рассказ. Видимо, его смутило большое число слушателей.

— А случай с командиром? — вопросительно поглядел на него полковой комиссар.

— Да, да… Сию минуту… Вот только закурю.

Он зажег спичку и начал прикуривать. Когда трубка достаточно задымила, он, попыхивая ею, продолжал рассказ.

— В сущности говоря, — сказал он, — к выстрелам можно привыкнуть. И даже к тому тяжелому валу огня, который непрерывно перекатывался через нас. Снаряды рвались все ближе и ближе. Японские артиллеристы педантично следовали своей тактике. «Логически рассуждая, — подумал я, — они должны постепенно добраться и до нашего укрытия».