Сергей Вашенцев - Путь-дорога фронтовая

Новый снаряд заставил меня невольно пригнуть голову. Мне показалось, что он пролетел совсем низко. В самом деле, он разорвался недалеко, хотя из-за тумана трудно было определить расстояние. Начался дождь. Я накрылся с головой плащом, чтобы не размочило карту, и из этой своеобразной норы производил наблюдения. Даль стала плохо просматриваться в бинокль.

Вдруг почувствовал, что земля качнулась подо мной, отбросил с размаху плащ и вскочил на ноги. Снаряд чуть не накрыл нас. Надо было переводить наблюдательный пункт в другое место.

Однако делать этого не пришлось. Шахматный обстрел наших позиций неожиданно прекратился, и вот по какой причине. Я уже несколько минут назад обратил внимание на характерный шум, слышавшийся вдали. Грохот снарядов заглушал его, но в интервалах он стал настолько заметен, что глаза невольно шарили по небу. Короче говоря, шла наша авиация. Тяжелые корабли вскоре проплыли над нами и на мгновение как бы нависли над сопкой. Тотчас послышались глухие взрывы, над сопкой поднялись столбы земли.

Вслед за бомбардировщиками на бреющем полете на сопку набросились штурмовики, заливая ее свинцом. Потом пошли в атаку танки и пехота.

Сопка замолчала. Казалось, что с ней все кончено, что после штурма авиации там не осталось в живых ни одного человека. Только пыль клубилась в воздухе, медленно и тяжело оседая.

Но лишь началась атака танков и пехоты, как с сопки неистово застучали пулеметы и загрохотали орудия.

«Решить бой придется, как всегда, пехоте», — невольно подумал я, наблюдая, как все поле запестрело человеческими фигурами, двигавшимися к высоте. Мимо наблюдательного пункта пробегали красноармейцы, на несколько секунд припадали к земле, переводили дыхание и, пригнувшись, устремлялись вперед. А некоторые бежали, даже не пригибаясь, как будто чувствовали себя неуязвимыми.

Японская артиллерия и пулеметы встречали наши части бешеным огнем. Особенно много хлопот причиняла какая-то пристрелявшаяся японская батарея нашему левому флангу. Она била из-за сопки с маньчжурской территории и чувствовала себя там, очевидно, в полной безопасности. Ее огонь стал так ощутим, что красноармейцы залегли и стали окапываться.

Командир соединения оглянулся, ища глазами порученцев. Никого не было. Его взгляд упал на меня.

«Немедленно отыщите командира тяжелого дивизиона и прикажите подавить батарею! — крикнул он мне. — Должно быть, снарядом перебило провод: прервалась связь».

Я побежал к коновязям, где стояли штабные лошади. Вместе со связным поскакал вдоль фронта. Дожди, лившие два дня, превратили всю местность в болото, скакать было трудно, приходилось все время объезжать и делать зигзаги и круги. Наконец, пришлось спешиться и идти чуть не по колено в грязи, ведя лошадей в поводу.

Очевидно, мы сбились с направления. Артдивизион должен быть где-то здесь. Где же он? Я в десятый раз сверял, местность с картой и в досаде готов был предположить, что дожди что-то изменили в природе. Но, оказывается, дивизион успел сменить позицию. Одна из батарей, которую я отыскал, вырвалась вперед, почти на рубеж наступающей пехоты. Командир батареи находился на высоте, откуда открывалась далекая перспектива. Я приказал ему подавить японскую батарею.

«Ровно полминуты назад я получил точно такое же приказание от командира дивизиона», — сухо сказал он, небрежно, как мне показалось, кивнув на ручные часы. Что-то мне сразу не понравилось в этом лейтенанте. То ли его ответ, несогласный с уставом, то ли небрежный, самонадеянный жест, как бы говоривший: «Ну вот, будете меня еще учить, когда я и сам хорошо знаю, что надо делать».

«Петушок! — подумал я. — Мальчишка! Если бы ты так же хорошо стрелял, как самоуверен».

Как бы в ответ на мои мысли тотчас последовала команда, и с коротким интервалом прогремели два пристрельных выстрела.

Я ожидал, по меньшей мере, еще одного канонического выстрела, как вдруг совершенно неожиданно для меня грохнули один за другим два залпа, приведшие меня в полное недоумение.

«Петушок! Да еще неразумный», — не без досады поглядел я на него. Молодое, пожалуй, слишком молодое лицо глядело из-под надвинутой на лоб каски. Прямой и, я сказал бы, бесцеремонный взгляд. Какая-то подчеркнутая подтянутость в фигуре, как будто он был не на театре военных действий, а на параде. Мне даже показалось, хотя я не настаиваю на этом, что и сапоги у него были начищены, что было всего удивительнее и непонятнее в такую слякоть. «Петушок! Настоящий петушок!» — думал я, все еще обескураженный неожиданными залпами, после которых все смолкло.

— Что случилось? — крикнул я. — Почему не стреляете? Стреляйте, черт возьми!

«Доверяют же серьезное дело таким молодчикам, у которых пушки после двух залпов перестают стрелять», — мелькнула мысль. И вдруг я услышал в ответ произнесенные тем же сухим, костяным голосом следующие слова:

— Цель поражена, товарищ майор. Потрудитесь убедиться.

Я торопливо вскинул бинокль к глазам, полагая, что этот молодчик в своей самонадеянности перешел все границы. Но то, что я увидел, наполнило меня каким-то ошеломляющим чувством изумления или, если хотите, восторга. Наша пехота, которая залегла на фланге под действием японской батареи, поднималась и бежала в атаку. Ни одного японского снаряда не разрывалось над ней… Вы понимаете… Этот лейтенант разгрохал с двух залпов батарею. Передо мной был мастер. Я обернулся, чтобы сказать ему это. Но его уже не было на наблюдательном пункте.

Я сел на лошадь и поскакал в штаб. Из головы долго не выходили этот лейтенант и его виртуозная стрельба.

— Так ошибочно бывает иногда первое впечатление о человеке, — заключил свой рассказ майор. — Вот вам и каноны! В нашей стране они, должно быть, существуют для того, чтобы их преодолевать.

Он замолчал и опять занялся своей трубкой, которая у него все время гасла.

— Вы упустили одну деталь, — сказал вдруг артиллерийский капитан, молчаливо и с видимым интересом слушавший рассказ майора. — Наша батарея была неполного состава. Одно из орудий было выведено из строя.

— Позвольте, а кто же вы? — вопросительно уставился на него майор. Но сейчас же, видимо, догадавшись, живо проговорил: — Ага. Понимаю. Вы, вероятно, из того же дивизиона?..

— Командир дивизиона, — подсказал капитан.

— В таком случае вы лучше, чем кто-либо другой, можете подтвердить факт, о котором я только что доложил. Не правда ли, блестящий мастер стрельбы ваш командир батареи? Но чрезвычайно самонадеянный молодой человек…

— Постоянная ошибка с нашим Ваней-тихоней, — усмехнулся капитан. — Это один из самых скромных и стеснительных людей.

— Кто? Он? — удивленно воскликнул майор.