Степан Злобин - Пропавшие без вести

Когда в те старые времена приходили гости, Миша откладывал в сторону свою научную работу и тихонько вздыхал, словно вечер с гостями был нелегкой повинностью. А как только все уходили, он спешил, несмотря на позднее время, «нагнать потерянный вечер». Татьяну даже слегка раздражало то, что она и сама испытывала чувство вины перед ним. Теперь она понимала, что Миша был прав тогда: ведь так вот и не успел он до войны закончить свою работу…

Война идет только третий месяц, но как все изменилось! Мирное время кажется отдаленной эпохой. Другими стали все интересы людей, всех отягчили мелочные бытовые заботы о картошке и хлебе, кто-то успел уже осиротеть, овдоветь, многие вовсе не знают о близких… Иными стали даже характеры. Интересно, каков же теперь этот неунывающий Анатолий со своей постоянной поговоркой о том, что ему всегда и во всем везет.

Таня помнила его молодым, жизнерадостным, даже, может быть, легкомысленным военным, которого окрестила «душкой-поручиком».

Она вдруг вспомнила про аппетит Бурнина и спохватилась, что надо будет его угостить. Аппетитом он славился, видимо, с юности. С Мишей вечно они вспоминали какие-то краденые пирожки, какие-то съеденные «на спор» десять пирожных, какую-то девушку, которую Бурнин прозевал, потому что увлекся котлетами…

В последние дни, питаясь где как придется, между делами и хлопотами, Татьяна ничего не держала дома, но сегодня она приготовит для Бурнина, чтобы он уселся, как дома, и на время забыл про войну.

Лет пять назад старший лейтенант Бурнин, оснащенный необычайно раскатистым голосом, добрым ростом и богатырской шириной, нежданно не просто вошел, а прямо-таки «обрушился» на их привычное общество.

В тот вечер к Варакиным должны были приехать сестра Татьяны Вера со своим мужем, подруги Татьяны — художницы, Нина и Соня, и двое товарищей Михаила — врачи. Собирались послушать игру на рояле Вериного мужа, молодого, но уже известного пианиста. Нина к тому же обещала приехать с немолодым вдовцом писателем, и Татьяна ревниво насторожилась, заподозрив, что отношения Нины и ее литератора не так просты.

— Попадет еще Нинка в лапы какого-нибудь Тригорина и окажется бедной подстреленной чайкой! — сказала Татьяна Соне, и обе прыснули смехом, так не похожа была их Нина на бедную чайку. Но все же Таня решила устроить писателю пристальный и пристрастный осмотр, «смотрины»…

Тут-то, вот в этот вечер, Анатолий и появился.

— Удивительно, как всегда и во всем мне везет! Поселился тут, рядом с вами! — возгласил он почти с первых слов.

— Счастливый характер! — сказала Татьяна. — Вы правда считаете, что вам всегда и во всем везет?

— В главном — всегда! А мелочи я в расчет не беру, — живо ответил Бурнин.

«А ведь в самом деле, пожалуй, всегда везет: вот он второй раз уже за две недели приезжает в Москву. И сколько народу еще приезжает с фронта, а Миши все нет… Хоть бы на день, хоть раз!» — думала Таня, вспоминая тот первый вечер, когда она познакомилась с Анатолием.

Бурнин в тот далекий вечер все перепутал. После двух серьезных номеров, исполненных пианистом, он рассказал свеженький анекдот о концерте модного композитора. Когда же все рассмеялись, он мигом почувствовал себя душою и центром собравшихся, предложил перейти от серьезной музыки к легкой. С уверенной непринужденностью потеснив музыканта, он сам сыграл новый блюз и окончательно взъерошил чинный порядок вечера. Никто, включая и самого музыканта, не ощутил досады и раздражения против молодого военного. Просто вечер принял не то направление, которого ждали и ради которого собрались.

Через полчаса в их квартире вместо рояля звучал патефон, и все, не исключая седоватого, слишком полного писателя, танцевали, задевая Татьянины мольберты ногами. Мольберты пришлось унести в кабинет Михаила. В перерывах между танцами густой баритон Бурнина заставлял всех внимать рассказам о совместной юности его и Варакина. Он болтал весело, остроумно, пересидел всех за чаем и наконец, по-хозяйски прощаясь с гостями, радостно сообщил, что не связан режимом коммунального транспорта, так как живет совсем рядом…

Таня опасливо посмотрела на Михаила, который к этому часу обычно уже досадовал, если кто-нибудь задерживался позднее других. Но Миша был весел и оживлен и, беззаботно напевая, откупоривал еще бутылку вина, пока его друг расставлял по доске шахматы.

Татьяна хотела уйти спать, оставив друзей коротать ночь за шахматами, но Бурнин удержал ее:

— Татьяна Ильинична, не уходите, не нарушайте уюта. Поймите же — до чего хорошо человеку подышать мирным воздухом вашей семьи!

И Таня осталась, забравшись с ногами на диван и зябко позевывая в пуховый платок, накинутый на плечи.

— Понимаете, братцы, как я там жил, — рассказывал Анатолий. — Вокруг одна наша военщина. Чудесные есть ребята, и люблю их, как братьев, но, понимаете, мы же варимся годами в своем соку, естественно, для остроты в этот сок добавляем спиртного… Обрыдло! — дружески признавался он. — Тайга сначала казалась романтичной: охота на медведя, на тигра… Но сколько же можно! Я от жадности к свежим людям не казался сегодня вам слишком назойливым, Татьяна Ильинична? — опасливо спрашивал Бурнин. — Понимаете, мне вы лично и ваши друзья — как свежий ветер…

— Многое зависит, вероятно, еще от того, что вы одиноки, Анатолий Корнилыч, — сказала Татьяна. — Семейные там у вас, вероятно, иначе чувствуют жизнь.

— Женись, женись, Анатолий! — подхватил и Варакин. — Хочешь, мы тебе Нину посватаем?

— А кто эта Нина? Нет, вот если бы на Татьяне Ильиничне, я бы сразу женился. Но ты меня обогнал, злодей! Не везет мне, Татьяна Ильинична! Вот и Вера Ильинична уже занята! — с шутливым отчаянием воскликнул Бурнин — А как прекрасно играет муж вашей сестры, — сказал он серьезно, — и такой сам простой — даже не верится, что он лауреат всяких там конкурсов… Да, это жизнь! А у нас все изо дня в день одно да одно:

тихонько пропел Бурнин.

подхватил Варакин.

— Ведь это про нас, Миша! Почетное, необходимое, но и утомительное до предела это занятие — стоять «на страже всегда, всегда»!.. Знаешь, даже и легче, когда приходится немного подраться… А быть там, должно быть, уж скоро ба-альшущей драке, — задумчиво заключил Бурнин.

— К большущей драке нам, пожалуй, приходится быть готовыми всюду, — возразил Варакин. — По Пирогову, война — это травматологическая эпидемия… Я лично тоже «стою на страже»: работаю нынче над темой, которая связана с этой, к сожалению пока неминуемой, «эпидемией». В этом смысле я тоже отчасти мобилизован…