Эллио Витторини - Люди и нелюди

Без пяти девять Гракко пересек площадку для игры в шары и, назвав пароль, зашел в гараж.

Двое ожидавших его казались братьями: оба темноволосые, оба молодые, оба в комбинезонах и кожаных куртках, оба с непокрытой головой. Они долго рассматривали Гракко при свете луны, потом, когда дверь затворилась, — направив на него карманные фонарики.

— Молодец! — сказал один из них.

Он глядел на седые нити в волосах пришедшего.

— Ты один? — добавил он. — Ведь вы должны были прийти вдвоем.

— Второй придет позже.

Они подошли к машинам, заговорили о лошадиных силах, о скорости, о том, правильно ли установлен маленький пулемет на месте рядом с водительским.

— Система Метастазио, — сказал тот из ребят, что говорил прежде.

Гракко сказал, что сомневается, есть ли смысл ставить пулемет так, будто можно будет стрелять на ходу, но объяснения его убедили.

— Кто же из вас Метастазио? — спросил он. Метастазио держал руки в карманах и ни разу не раскрыл рта; тот, что все время говорил, указал на него рукой:

— Вот он.

— Вы братья?

— Нет, не братья. А не то были бы близнецами.

— Почему? Вы с одного года?

— С одного года. И родились в одном месяце. И работаем вместе.

— В группе? Или вообще?

— И в группе и вообще. Мы работаем на транспорте у Монтекатини. [2] Монтекатини — крупнейший химический концерн, владеющий большими предприятиями в Милане.

— А почему вас не призвали?

— Наш год призывали еще до 25 июля. А у нас была броня.

— И они не пытались отправить вас в Германию?

— Нас, транспортников, в Германию не посылают. Нас забирают в ТОДТ. [3] ТОДТ — государственная строительная организация в фашистской Германии, во время войны занималась строительством укреплений.

— И вас не пытались туда забрать?

— Пока нет.

Метастазио по-прежнему держал руки в карманах и молчал. Он зашел за автомобили, хлопнула дверца; видно, он сел в один из них.

— Давай-ка и мы сядем, — сказал его словоохотливый товарищ. — Не так будем мерзнуть.

Они сели в другую машину, на заднее сиденье, и долго искали, куда поставить ноги, потому что внизу лежали ручные пулеметы.

Зачем этим ребятам понадобились пулеметы? Ведь их стремления были простыми и мирными, с ними самими не случилось ничего такого, из-за чего они могли бы отчаяться. Почему они вступали в эту борьбу, где нужно биться с силой отчаяния?

Гракко было интересно узнать это.

Те четверо, что ожидали в доме у бастиона, сидели за столом и пили вино.

Квартира принадлежала одному из них; в ней было две комнаты — маленькая, в которой сидели ожидавшие, и другая, побольше, где в кровати лежала женщина с тремя уснувшими детьми.

— Но нельзя же, — говорил хозяину дома один из гостей, маленький человечек с круглым лицом, круглыми плечами, круглыми ладонями и толстыми пальцами, — нельзя же таскать за собою жену и детей всюду, где ты прячешься.

— Нельзя? — спросил хозяин. — По-твоему, лучше без них?

— Я не говорю, что лучше, Кориолано, — сказал маленький толстяк. — Я не говорю, что лучше, что хуже, я говорю только, что нельзя этого делать. Никак нельзя. И командир говорил тебе то же самое. Разве нет?

— Не пойму, — ответил Кориолано. — Не пойму, почему лучше без них. Почему, Мамбрино?

— Вот беда! — воскликнул Мамбрино. — Работает с нами больше трех месяцев и ничего не может понять.

Ты видел, чтобы кто-нибудь из нас был со своей семьей? Я, например? Мы все оставили семьи.

— Это холостым легко оставить семью, — отвечал Кориолано. — А когда у тебя жена, как от нее уйдешь?

— Да разве у нас только холостые, Кориолано? Вовсе не ты один женат.

— Командир не женат. Метастазио и Орацио не женаты. Дзама, Фоппа, Сын Божий — все холостые.

— А Шшгаоне? Разве Шипионе холостой? У него есть жена, а он все-таки живет с нею врозь. А вот он, Барка Тартаро? Ты разве холостой, Барка Тартаро? Скажи-ка ему сам. Разве у тебя нет подруги, нет семьи?

Барка Тартаро был самый старший из тех, кто принимал участие во вчерашней операции, и единственный из всех троих, кому предстояло участвовать в сегодняшней атаке. Он ответил:

— Есть, конечно.

— Видишь, есть, да ты и сам знаешь, что есть, — сказал Мамбрино. — И знаешь, что у многих из нас есть семьи, есть жены, подруги.

— У меня тоже есть подруга, — неожиданно сказал четвертый собеседник.

— Вот видишь, и у Студента Пико есть подруга. Да и еще у многих.

— Наверно, у командира тоже есть подруга, — продолжал Студент Пико.

— Слышишь, что он говорит? — спросил Мамбрино. — Наверно, у командира тоже есть подруга.

— Наверно, есть, — сказал Студент Пико, — кто даст голову на отсечение, что у него нет подруги? Что мы вообще о нем знаем? Ровным счетом ничего. Он старше нас всех, может, у него несколько детей, большая семья.

— Слышишь? — еще раз спросил Мамбрино. — У всех есть семьи. У всех есть подруги. Но все живут с ними врозь. Скажи ему, Барка Тартаро, ты живешь сейчас со своей семьей?

Барка Тартаро поставил на стол пустой стакан.

— Нет, — ответил он.

Кориолано глядел на пустые стаканы и пальцем размазывал по столу пролитое вино. Потом снова наполнил стакан Барки Тартаро.

— Не знаю, — заметил он, — мне было бы тяжело без семьи.

— О господи, — воскликнул Мамбрино, — ему было бы тяжело без семьи!

Он оглядел всех присутствующих.

— Ты что о себе думаешь? По-твоему, ты особенный какой-то? А другим, думаешь, не тяжело? — Он обратился к Барке Тартаро: — Ну хоть ты скажи ему, Барка Тартаро! Тебе что, легко без семьи?

Барка Тартаро снова поставил на стол пустой стакан.

— Вот скотина! — воскликнул он.

— Да я… — начал Кориолано и снова наполнил стакан Барке Тартаро. — Я не знаю.

Кориолано был простой человек с открытым и добрым лицом, он часто говорил: «Я не знаю…»

Но и у Мамбрино было доброе лицо — круглое и доброе. А лицо у Барки Тартаро было решительное и доброе. У Студента Пико — резкое и доброе. Все это были простые люди, простые и мирные, как и те двое ребят в машинах — Орацио и Метастазио.

У каждого из них была семья, тюфяк, на котором им хотелось бы спать, посуда, с которой им хотелось бы есть, женщина, с которой им хотелось бы не разлучаться. И стремления их почти что не простирались дальше этого, и вокруг этого вертелись их разговоры.

Но почему же они боролись?

Почему они жили, как звери под облавой, и каждый день рисковали жизнью? Почему спали, засунув под подушку револьвер? Почему бросали гранаты, убивали?

Гракко был любопытен, ему интересно было знать, почему каждый человек делает так, а не иначе. Он спросил у Орацио:

— Ты участвуешь в операции первый раз?

— В первый раз? Вовсе даже не в первый!