Юрий Виноградов - Операция «Б»

Нарком был удивлен осведомленностью Верховного Главнокомандующего о тактико-технических данных дальнего бомбардировщика. Скосил глаза на стол, увидел книжку с силуэтом ДБ-3 на обложке. Удивился еще больше: немецкие войска рвутся к Москве, Ленинграду, сейчас наступает очень сложное, можно сказать, даже критическое положение. Все, все должно быть направлено на то, чтобы остановить врага. И в такой ответственный момент Верховный Главнокомандующий находит еще время, чтобы знакомиться с конструктивными данными самолета ДБ-3.

Кузнецов, основываясь на расчетах командующего военно-воздушными силами ВМФ генерала Жаворонкова пояснил, что в сложившихся условиях брать по две ФАБ-500 или по одной ФАБ-1000 нельзя. Аэродром с грунтовой взлетно-посадочной полосой не приспособлен для взлета тяжелых машин. С таким грузом они не смогут лететь еще и потому, что из-за изношенности моторов мощность их упала, а ведь летать приходится на предельную дальность и на высоте, близкой к потолку, маршрут проходит над морем, да еще ночью, часто при плохих метеоусловиях. К тому же Берлин опоясан двумя линиями противовоздушной обороны, советские самолеты встречают ночные истребители, зенитные батареи, прожекторы, аэростаты заграждения. Им приходится много маневрировать, а с такой нагрузкой это почти невозможно.

Сталин молча, с вниманием слушал наркома ВМФ.

— С ФАБ-тысяча наши самолеты могут не долететь до Берлина, — подытожил Кузнецов.

— Вы меня не убедили, товарищ Кузнецов, — сказал Верховный Главнокомандующий. — Я посоветуюсь со специалистами…

Вернувшись к себе, Кузнецов потребовал у начальника штаба военно-воздушных сил ВМФ расчеты Жаворонкова. Проверил их еще раз. Выходило, что действительно брать на внешнюю подвеску по две ФАБ-500 или одну ФАБ-1000 недопустимо. Может произойти авария. Все вроде рассчитано правильно. Он так и говорил Верховному Главнокомандующему, а вот убедить его не смог. Значит, Сталин чувствовал какое-то уязвимое место в расчетах. Прямо он этого не сказал, решив посоветоваться со специалистами.

Кузнецов вызвал начальника оперативного управления Главного морского штаба контр-адмирала Алафузова, рассказал ему о своей нелицеприятной беседе с Верховным Главнокомандующим.

— Вы параллельно со штабом ВВС занимались разработкой операции по бомбардировке Берлина, Владимир Антонович. Может быть, штабом ВВС и вашим оперативным управлением все же допущены какие-то просчеты? — спросил Кузнецов.

— Нет, Николай Герасимович, расчеты штаба ВВС и оперативного управления точны, — ответил Алафузов. — Я гарантирую. Лично сам проверял. Все верно. И практика первых четырех налетов на Берлин подтвердила это.

Кузнецов задумался, взглянул на разложенные перед ним бумаги с расчетами «Операции Б», принесенными начальником штаба ВВС.

— Я тоже еще раз проверил расчеты, — произнес он. — И отчеты генерала Жаворонкова. Да, все верно. Главное, подтверждается практикой! Я и говорил об этом Верховному. А вот убедить не смог. Он мне так и сказал: «Вы не убедили меня, товарищ Кузнецов»…

Алафузов сочувственно склонил голову, понимая удрученное состояние наркома ВМФ.

— Можно понять товарища Сталина, его стремление как можно ощутимей нанести урон столице фашистской Германии, — не спеша заговорил он. — А для этого, естественно, следует применять при бомбардировке авиабомбы крупного калибра. И я за это! И вы, как нарком, и командующий морской авиацией генерал Жаворонков. Но возможностей нет, надлежащих условий. С тысячекилограммовой авиабомбой на внешней подвеске наши бомбардировщики не дотянут до Берлина. Опасаюсь, они с грунтовой взлетной полосы даже не поднимутся в воздух.

— Все это мной уже было доложено Верховному!

— Попробуйте доложить еще раз. Убедить товарища Сталина. Настаивайте на своем. Или…

Кузнецов насторожился, спросил:

— Что вы имеете в виду?

— Принять слова товарища Сталина к исполнению и отдать приказ генерал-лейтенанту авиации Жаворонкову брать на Берлин только авиабомбы крупного калибра! — высказался Алафузов.

— И погубить еще несколько десятков экипажей? — повысил голос обычно спокойный нарком. — Морских летчиков и так погибло слишком много. А война фактически еще только начинается. С кем мы намереваемся бить немцев на море?

Алафузов тяжко вздохнул:

— Тогда… тогда, Николай Герасимович, надо стоять на своем. Должен же вас понять товарищ Сталин!

— А если не поймет?

Алафузов не ответил, в недоумении развел руки в стороны. Да и что отвечать, что советовать наркому ВМФ, когда он все лучше знает сам. Конечно, тяжело ему будет объясняться в Ставке. И ведь не с кем-либо, а с самим товарищем Сталиным! Не хотел бы он сейчас быть на месте наркома.

Кузнецов собрал разбросанные на столе листы с расчетами «Операции Б» штаба ВВС и положил в папку. Обнадеживающе поглядел на явно расстроенного начальника оперативного управления Главного морского штаба, в раздумье произнес:

— Есть еще у меня надежда на авиационных специалистов, хоть и небольшая. Верховный обещал посоветоваться с ними…

— Надежда на авиаспециалистов? — сухо засмеялся Алафузов и даже привстал со стула. — Да что вы, Николай Герасимович? Авиаспециалисты скажут то, что нужно товарищу Сталину,

— Вы так думаете?

— Уверен!..

В Ставку нарком ВМФ был вызван на следующий же день. Кузнецов решил стоять на своем, к какому бы решению не пришли консультанты-специалисты. Расчеты штаба военно-воздушных сил флота и оперативного управления Главного морского штаба уже подтвердились практикой четырех налетов на Берлин, с этим нельзя не считаться,

В кабинете Верховного Главнокомандующего находился начальник Главной инспекции Наркомата авиационной промышленности и руководитель летно-испытательной службы авиационной промышленности известный на всю страну летчик-испытатель Герой Советского Союза Владимир Константинович Коккинаки. Кузнецов был с ним хорошо знаком. В конце июля 1938 года после успешного завершения беспосадочного перелета из Москвы на Дальний Восток он, как командующий Тихоокеанским флотом, принимал у себя во Владивостоке летчика Коккинаки и штурмана Бряндинского. Вот, оказывается, с каким специалистом советовался Верховный! Лучшего, пожалуй, во всей авиации не найти. Никто так не мог «выжимать» все возможное из ДБ-3, как летчик Коккинаки. Ему принадлежат несколько мировых рекордов по дальности полета и в поднятии тяжестей на высоту на этом типе самолета. Кузнецов запомнил, как в Тушине, на авиационном празднике, Владимир Константинович смело сделал на тяжелом самолете «мертвую петлю».

Нарком поздоровался. Сел на предложенный стул. Понял, что Сталин и Коккинаки уже обменялись мнениями, и они совпали. Видимо, целесообразно было в создавшихся условиях ждать распоряжения Верховного Главнокомандующего, но Кузнецов начал первым.