Иван Стариков - Судьба офицера. Книга 2 - Милосердие

— Ладно. Пока не стану вам надоедать. Но ведь придет время, когда все равно придется нам поговорить на эту тему.

— Буду надеяться, что этого не произойдет. У меня есть друг, есть надежда, жизнь. И ничего мне больше не нужно.

Криницкая быстрыми шагами удалилась по боковой аллее.

Эдик стоял, не зная что делать — то ли идти в гостиницу, то ли ожидать Кубанова. Но вот в его сторону взглянул Николай Григорьевич, махнул рукой; жест означал, чтобы подождал.

Они оживленно беседовали, и Эдик, прислушиваясь к их разговору, сделал для себя неожиданный вывод: Оленич и Кубанов давние дружки и становиться ему между ними — не резон. Но и к отцу было сочувствие. Старик пообещал даже что-то для подарка Людмиле.

А Кубанов между тем упрекал Оленича:

— Но почему ты никого не искал? Ни Женю, ни меня?

— Как тебе сказать? Я на вечном излечении… Зачем я Жене? Я ведь и не знал, что с ней и жива ли она? Ну а тебя я помнил всегда, ты был всегда со мной, во мне… Та наша прежняя дружба уже повториться не может. Мы ведь стали совсем другими. Ты вон из лихого казака-рубаки и разведчика сделался журналистом, писателем. А я журналов не читаю и поэтому не мог даже предположить, что ты станешь вот таким… Что с Женей? Как она?

— Живет, работает, заведует клиникой, специалист по психиатрии. Замужем. Ее фамилия — Дарченко. Это ее муж — Дарченко. Фронтовик. Она его подобрала и выходила где-то под Берлином. О тебе знала, что ты погиб в Карпатах. Вот и все… Не тужи, она, узнав о тебе, чуть поплакала и смирилась. Жизнь продолжается, брат…

Долго молчал Оленич, шагая рядом с Кубановым. Уже к ним присоединился Эдик, хотя шел немного позади, чтобы не мешать их беседе. Молчание нарушил Кубанов.

— Ты сильно разволновался. Может, тебе это вредно? Смотри, лицо побледнело, на лбу пот…

— А, к черту все на свете! — резко выкрикнул Оленич. — Говоришь, жизнь продолжается? Но до сих пор она шла по ложному следу. Для меня. Понимаешь, Николай, я все эти годы был связан по рукам и ногам не только болезнью.

— Не понимаю…

— Клятвой верности Жене Соколовой был связан. Как цепями.

Кубанов вдруг остановился и ошарашенно посмотрел на Андрея:

— Ты сохранял верность Жене?

— Да.

— Ну и ну! А жизнь распорядилась по-своему и давно все поставила на свои места. И только ты один не подчинился ее законам. Ты сам себя заковал, и твоя жертва какому не нужна. Состарился, жизнь катится к закату… Да что там говорить!

— Ну, хватит причитать! Тебя-то я знаю, ты с женщинами сходишься и расходишься, как ветер с облаками. Куда подуешь, туда они плывут — то к тебе, то от тебя. Я даже не думаю, что ты живешь с Марией.

— Конечно нет. Она ведь вышла замуж в своем хуторе еще во время войны. Написала мне, что любила другого, и все.

— Ты сейчас женат?

— Развелся. Тоже как-то не сложилось… Лет семь или восемь прожили. А потом она сказала, что от меня пахнет чужими духами… И ушла.

— Ты все такой же: шуточки, прибауточки… Не унываешь!

— Надо жить легко, Андрей. Легко, радостно. Иначе зачем волынку тянуть? — И вдруг спохватился, что городит черт знает что, начал выкручиваться: — Нет, я не за легкомыслие или там за беззаботность. Но вот я здоровый, жизнерадостный человек, все мне удается, все я могу, чего хочу. А желания у меня всегда по моему росту: я никогда не замахиваюсь на звезды или даже на журавля в небе. Я просто живу на полный свой рост. Пойми, я не хочу тебя ничем опечалить: у тебя трудная, можно сказать, страшная жизнь. Наверное, судьба знала, что тебе придется пережить, и поэтому дала тебе такой железный характер. Я всегда тебе завидовал. Хотя ты мне тогда, еще в сорок втором году, не раз говорил, что завидуешь мне, моей удачливости, завидуешь, что у меня такая красивая девушка — Мария. Но на самом деле завидовать надо было тебе: ты человек из кремниевой породы… Да, постой, а кто эта смуглянка? Какая стройная и гибкая, на испанку похожа, словно Кармен. Та, которую ты завоевал?

— Она.

— Все! Ты победил меня на всех дистанциях! И что моя удачливость и легкость походки? Все цветочки-лепесточки. Ты — фундаментальный человек, Андрей. И не бойся ничего, бери жизнь за недоуздок, как когда-то взял Темляка. Это конь был! То твоя настоящая первая любовь, Андрей! А эта женщина — вторая. А в промежутке, считай, ничего не было.

— Ты хорошо сказал, Николай. И я благодарен тебе.

Возвратившись в гостиницу и не найдя в номере отца, Эдик слегка перетрусил: уж не угодил ли предок за решетку? Но Крыж вошел в комнату через несколько минут с пухлым саквояжем.

— Почему днем выходил на улицу? Мы так не договаривались! Не мог дождаться вечера? Еще не хватало, чтобы ты напоролся на Оленича! Невольно задумаешься: стоит ли связываться с тобой?

— Не наскакивай на меня, сынок. Я сам могу прижать тебя к стенке. У меня тоже сомнения возникли: а не морочишь ли ты мне голову? Выманишь у меня золотишко, камешки, а там — катись, батюшка, в дальнюю дорожку! — ехидно ответил Крыж, пряча баул под кровать.

— Должен тебе сказать откровенно: боюсь я твоих похождений — и прошлых, и нынешних. Стою на гребне, а по обе стороны пропасти. Шагнуть некуда. И опоры нет. Вот что я хочу тебе сказать. Да ты ведь и сам сейчас так перепуган, что ничего не соображаешь.

— Да, боюсь: вдруг Оленич махнет в Булатовку?

— Не думаю. Если и поедет, то не сегодня и не завтра. У тебя есть время перепрятать свои богатства в другое место, а потом залечь и замереть. Почему бы некоторое время тебе не пожить где-нибудь подальше от этого городка?

— Здесь близко граница.

— А чем Одесса не граница? Там затеряешься, как песчинка на пляже.

— Что ж, возможно, ты прав…

Для Крыжа сейчас было жизненно важно, чтобы рядом был надежный человек, а кто может быть надежнее сына? Как ни крути, а нужно полностью раскрыться перед ним и потом начать совместные действия. Иного выхода нет.

— Эдик, сынок, видно, пришло время нам с тобой договориться: или заключить союз, или разойтись. Дело наше не терпит затяжки. Ты не прав, назвав меня паникером. В этом ты ошибаешься. Просто я сейчас особенно осторожен — и перед тобой, и перед своими заклятыми врагами. Стараюсь сделать шаг без малейшего шороха, пройти между людьми незаметно, слово вымолвить неслышно, исчезнуть бесследно. Подытожим, что на сегодня для меня самое опасное? Дремлюга — раз. Оленич — два. Ты — три. Не обижайся, я должен учитывать все. Вдруг ты не пойдешь со мной? Значит, будет оставаться опасность, что ты выдашь меня. С теми двумя мне управиться труда не составляет. С тобой — трудно. Ты мой сын. Мне больше всего на свете хотелось бы заключить с тобой дружественный союз. Со своей стороны, я бы обязался не вмешивать тебя в свои опасные дела, чтобы на тебя не падала моя тень. Но я хотел бы знать, что ты все сохранишь в глубокой тайне, будешь помогать. И вот я спрашиваю тебя, сынок: какое ты примешь решение? Только не спеши и обдумай все, прежде чем свяжешься со мной али разорвешь нашу связь. Но знай: как только я избавлюсь от этих двух свидетелей, так ты станешь очень богатым человеком и перед тобой откроются такие возможности, о которых можно только вычитать в сказках. Я обладаю золотом и драгоценностями на сотни тысяч рублей. Чтобы ты поверил, я даю тебе эту вещицу…