Иван Стариков - Судьба офицера. Книга 2 - Милосердие

К Оленичу подбежали девушки, затараторили, перебивая друг друга.

— Неужели вы и вправду уезжаете? — спросила Мирослава.

— Нам с вами всегда было интересно! — призналась Галя. — Никто так нам не рассказывал о войне, как вы. О пулеметных тачанках, о конях…

— А правда, что этот человек — ваш фронтовой друг?

— Да, мой верный товарищ, — все же успел он ответить на один вопрос.

А Галя тут же:

— Он из Москвы? Да? Москвичи все такие добрые, общительные!

У Мирославы вдруг вырвалось, кажется, ненароком:

— И Витя скоро поедет!

Оленич взял тоненькую руку Мирославы:

— Не печалься, Слава. Он едет в военное училище, станет военным, офицером. Это настоящее дело для мужчин. И я буду очень рад, если вы сохраните свою дружбу. Я на тебя надеюсь, Мирослава.

Девушка покраснела, но все же пробормотала:

— Мы договорились с Витей переписываться.

«Какая она еще юная! — растроганно подумал Андрей, оглядывая тоненькую, как лозиночка, фигурку Мирославы. — Сколько же ей? Лет семнадцать, не больше. У нее все юное, прекрасное…»

Девочки уже освоились и стали просить музыки. Витя и Эдик о чем-то горячо разговаривали, Николай Кубанов что-то доказывал Гордею, но на полуслове запнулся… Оленич оглянулся: в зал вошла Людмила и легкой походкой пошла прямо к нему. Все сразу умолкли, Кубанов тряхнул седым чубом и произнес:

— О, всевышний! Что делаешь со мною? Зачем на старости лет я должен видеть самое великое твое чудо? Почему ты не явил мне его чуть раньше?

Людмила величественно, по-царски властно протянула руку в направлении Мирославы и Гали и промолвила:

— Настоящее чудо — вот эти две юные богини! — И потом, нахмуря брови, грозно спросила: — Кто привел сюда этих сказочных красавиц, чтобы посрамить меня, хозяйку этого вечера?

Андрей первый захохотал, смеялся Кубанов, смеялись все, кто был в комнате. Смущенный Витя подошел к ней и, виновато подняв на нее глаза, сказал:

— Людмила Михайловна, я дерзнул… Думал, вам будет приятно. Ведь они ваши поклонницы!

— А, ну тогда пусть остаются, — смилостивилась Криницкая.

А Галина сказала:

— Ах, Людмила Михайловна! Я перед вами как статистка перед примой.

— А почему молчит юная фея?

— Я все время разговариваю с вами — в мыслях. Неужели вы не видите, не слышите, что я молюсь на вас?

Людмила Михайловна гордо повела глазами по лицам присутствующих и спросила:

— Кто еще хочет воздать мне хвалу?

— Я! — Это подал голос Эдик. — Когда вижу вас, то клацаю зубами как волк.

— Я не Красная Шапочка…

— Знаю. Но я хотел сказать, что у меня — клыки и постоянное чувство голода.

— Тут нищим не подают! — отрезала Людмила, немало разозлившись на пошлые намеки.

— Волк не просит, а берет.

— Здесь нет волчьих законов! — сухо отрезала Людмила и отвернулась от Эдуарда.

Он же, как ни в чем не бывало, ухмыльнулся и громко объявил:

— Пока фотограф не напился, пожалуйте на семейную фотографию! Снимаю всех вместе, каждого в отдельности и в разных вариациях. Жертвую на все общество тридцать шесть кадров!

Призыв Эдика возымел действие, все изъявили готовность заиметь снимок. Николай Григорьевич похвалил своего фотокорреспондента за проявленную инициативу и стал организовывать группу. Веселое настроение, охватившее всех, немного рассеяло душевное состояние Люды, но ей с трудом давались шутки. А роль гордой красавицы помогла ей сохранить спокойствие на лице. Андрей, следивший за ней, спросил:

— Что у тебя на душе? Что-то произошло?

— Не знаю, — шепнула она. — Наверное, должно произойти. Это предчувствие. Ты далеко не отходи от меня. Сегодня я хочу быть рядом с тобой, вместе провести этот вечер. Он прощальный, и никакими шуточками не умалить, не убавить моей печали.

— Поэтому ты оделась в черное?

— Да. Хочу танцевать с тобой. Пойди пристегни протез, а костыли оставь. Помнишь, на вечере, когда мне исполнилось восемнадцать…

— Тебе и сейчас восемнадцать. Ты всегда останешься для меня юной, восемнадцатилетней.

Людмила скомандовала:

— Гордей, давай музыку. Всем танцевать!

Возвратился Оленич. Взял за руку Люду и повел ее, неуклюже отставляя в сторону протез. На его лице застыло напряжение и сосредоточенность, словно он решал труднейшую задачу.

Музыка текла точно река, подхватывая своим не быстрым, но мощным течением все на своем пути и унося в неведомые края. Гости самозабвенно отдавались во власть нарастающему половодью звуков. Андрей, почувствовав дрожь в мышцах ноги и ощутив, что культя задеревенела, а протез стал вдруг непомерно тяжелым, хотел было остановиться, но, взглянув на склоненное к его плечу счастливо умиротворенное лицо Людмилы, не решился прервать блаженное состояние ее души. Она сама внутренним чутьем угадала, что с ним делается, шепнула:

— Тебе время отдохнуть. Пойди во двор, отдышись. Я же должна занимать гостей.

И в это время Гордей Михайлович объявил перерыв и выключил радиолу.

Андрей с удовлетворением заметил, что Виктор все время танцевал с Мирославой, и теперь они, раскрасневшиеся, взволнованные, стояли рядышком и смущенно поглядывали друг на друга. Проходя мимо них, он услышал ее голосок:

— Пить хочется…

Виктор кинулся в столовую и принес чашку воды. Галя мечтательно воскликнула:

— А я люблю мороженое! Обожаю!

— Девочки, в субботу угощаю! В парке на танцах, — пообещал Виктор.

Эдуард ухмыльнулся:

— Мороженое предпочитаю после хорошей выпивки.

Никто ему не ответил. Увидев, что Людмила осталась одна, Эдик направился к ней, широко улыбаясь.

Гости покидали зал, где стало душно, старались найти себе подходящее место, чтобы спокойно посидеть, подышать. Людмила Михайловна, желая отвязаться от Эдика. сказала, что пойдет в столовую присмотреть, как накрывается стол, но он двинулся следом, стремясь завязать разговор, все время пытаясь взять ее за руку. Посмеиваясь, она заставила его открывать бутылки, а сами ушла на кухню.

Кубанов скрылся в биллиардной, чтобы выкурить трубку: в последнее время он пристрастился к трубке, потому что много было хорошего трубочного табака, а сигареты выпускались очень плохие. Он брал лучшие марки табака и не так любил сам процесс, как аромат зелья и запах дыма. К нему присоединился и Гордей, хоть и не терпел курение. Оставшись в одиночестве, Андрей вышел во двор, в вечернюю прохладу и синь, подышать и поразмышлять обо всем, что происходит, подумать о том, что будет с ним и с Людой. Ему все время казалось, что надвигается что-то нехорошее, неприятное, что невозможно предугадать, но что висит над ним и постоянно чем-нибудь дает о себе знать. Посидел на лавочке, расстегнув ворот кителя. Появился Рекс, присел рядом, лизнул хозяину руку. Но хозяин не ответил, занятый своими мыслями. Потом, объятый беспокойным ожиданием, Андрей возвратился в дом.