Иван Стариков - Судьба офицера. Книга 2 - Милосердие

Уже все были в столовой и шумно рассаживались на стульях. Оленич прошел к дальнему краю стола и сел между Гордеем и Людмилой. По другую сторону от нее сидел Кубанов. Говор за столом постепенно затихал, все смотрели на хозяев дома. Гордей поднялся с наполненной рюмкой, посмотрел сквозь нее на свет, помолчал несколько секунд и обратился к Андрею:

— Не впервые я и Люда провожаем тебя из дома, а каждый раз с надеждой на твое возвращение. Бывают у мужчин привязанности, дружба, братство, наконец. У нас с тобой сложились судьбы так, что порой кажется, мы всю жизнь были вместе и ни одно облачко не бросило тень на наше родство. Потому что наше родство самое близкое — духовное и бескорыстное. Я не тост произношу. Просто хочу выпить за твое путешествие и за нашу любовь друг к другу. Сестренка, я говорил и от твоего имени.

Он выпил свою рюмку и сел, толкнув плечом Андрея, как бы подтверждая свои слова. Люда, не поднимаясь, проговорила:

— Каждый может сказать свой тост. Я пью за человеческую чистоту. За этих двух честных идеалистов.

Кубанов тряхнул чубом:

— Все поэты, только я прозаик. За вас, мои новые и старые други!

И каждый, сидящий за столом, что-то произносил, что-то пытался сказать хорошее. Витя, например, произнес только два слова: «За отца!» Галя сказала: «За всех!» Не произнесли ни слова только Мирослава и Эдуард. И это не осталось незамеченным. Людмила Михайловна удивленно посмотрела на девушку:

— Славуня, ты ничего не хочешь сказать?

Девушка поднялась, покраснела, засмущалась до слез в глазах и произнесла дрожащим голосом:

— Я не пью…

Все засмеялись. Кто закусывал, кто пил воду. Эдик сидел неподвижно, как изваяние, явно чтобы обратить на себя внимание. Гордей Михайлович спросил у Кубанова:

— Ваш коллега тоже не пьет?

И тут, конечно, засмеялись все еще громче, и даже кто-то захлопал в ладоши. Кубанов поднял руку, прося тишины:

— Да, Эдуард не пьет… — такими мизерными рюмками.

И вдруг поднялась Людмила Михайловна:

— Эдуард, как вы можете выдерживать такой натиск? Я выпью вместо вас.

Но Эдик тяжело поднялся, налил в бокал водки и вздохнул:

— Э, да что я против силы божьей!

Он выпил и поставил фужер на стол. Когда Эдуард уже опускался на свое место, Андрей вдруг уронил вилку, зацепил рукавом рюмку и опрокинул ее на скатерть. Людмила наклонилась к нему и шепотом спросила, что произошло, но он не слышал ее и не видел, ибо смотрел на Придатько. Смотрел так сосредоточенно, так пристально, что Эдуард почувствовал его взгляд и обернулся.

— Как ты сказал, Эдуард? — требовательно и мрачно спросил Оленич.

Но Придатько уже овладел собой. Он засмеялся и отшутился:

— Людмила Михайловна здесь богиня, и силе ее воли я не могу сопротивляться. Ее слово — закон, как и для каждого присутствующего здесь. Разве не так?

Вокруг зааплодировали. Андрей понял, что допытываться смешно и глупо, товарищи не поймут истинной тревоги, что словно молния прожгла его сознание. Он сел на место и сказал Людмиле:

— Постарайся занять людей, чтобы не заметили моего ухода. Я хочу побыть несколько минут один. Посижу в биллиардной.

— Что с тобой! Ты так бледен!

— Ничего, ничего, чуть-чуть сердце закололо. Я знаю, сейчас пройдет.

— Я к тебе приду, ладно?

— Хорошо. Только чтоб компания не расстроилась…

Андрей стоял в полутемной биллиардной у раскрытого окна и вспоминал осень сорок второго. Даже жестокость последующих дней войны, ранение и лечение в госпитале и операции ноги и спины не были такими отчаянно трудными. И еще он вспоминал Женю Соколову, метеором пролетевшую через его судьбу в то беспросветное время. И вспомнил капитана Истомина и его настоящую любовь к грузинской женщине, летчице Нино, и товарищей, погибших и оставшихся после того боя на горячем песке возле речки Шалушки.

Судьба испытала его всем, чем только располагала в военное время, но и наградила щедро: дает возможность Жить, любить, узнать подлинное человеческое счастье.

Дверь тихо отворилась, и в биллиардную проскользнула Люда.

— Пойдем, — прошептала она, — нас ждут все. Нам не так легко уединиться сегодня. Пойдем.

Гости сидели за столом. Кубанов веселил девушек, а Эдуард мрачно наблюдал за ним и пил рюмку за рюмкой Андрей налил в свою рюмку капельку слабенького вина — он вообще не пил — и поднялся, обращаясь к сидящим за столом:

— Хочу и я сказать слово. Не надо думать, что в госпитале находятся калеки, ненужные отбросы войны. Здесь живые люди, выбитые из седла. Но у каждого — горячее сердце и пытливый ум. И все мы сражаемся. Госпиталь — это остров войны, это крепость мужества. А наша сестра говорит — собор страданий. И я прошу вас выпить за тех, кто не вернулся с войны. За павших и за живых, находящихся вдали от родного дома.

— И за уходящих в армию! — сказала Людмила Михайловна.

— Спасибо, дорогая! — поклонился Оленич. — За Витю!

Эдик, отвалившись на спинку стула и ухмыляясь, выкрикнул:

— Капитан! А старший сын уже отслужил?

Это удар ниже пояса, нанесенный расчетливо. Эдик был беспощаден:

— Старший сын Евгении Павловны служит. Вы его так же провожали?

Людмила Михайловна, вскрикнув, убежала из зала. Виктор смотрел на капитана во все глаза, не понимая, что делается? Он готов был заплакать: что происходило в его душе?! Обида? Мысль, что его обманул тот, кого он назвал отцом? Оленич же стоял ни живой ни мертвый, хотя не до конца понял, что случилось. Только Гордей не потерял самообладания. Он спокойно взял Оленича за руку и проговорил:

— По-моему, хорошая новость! А?

Оленич благодарно взглянул на друга:

— Да, безусловно: прекрасная новость!

Придатько с недоумением слушал разговор Оленича и Криницкого, потом бросил Кубанову:

— Вы всегда говорите о справедливости. Разве справедливо — пригреть бездомного, а от своего отречься?

— Ну вот сейчас и проверим: справедлив ли ты сам? Гордей Михайлович, здесь имеется телефон?

— Конечно. Вон, за дверью, на тумбочке.

— Пожалуйста, закажите срочно Киев. Вот номер телефона. — Кубанов быстро написал на бумажке номер.

Криницкий вышел, оставив дверь открытой, и все слышали, как он заказывал разговор. Сидели затаив дыхание. Гордея Михайловича на коммутаторе знали и поэтому его обслуживали без очереди и почти молниеносно. Уже через минуту он разговаривал с Киевом:

— Это Евгения Павловна? С вами говорит начальник госпиталя для инвалидов войны. Так точно, у нас капитан Оленич Андрей Петрович. Согласно вашей рекомендации направляем подлечиться к морю. Да, да! Это идея профессора Колокольникова. Что? Почему перепугались? С ним? Нет, ничего не случилось. Просто появился один вопрос. Да, касается вас и Оленича. У вас есть сын? Сколько ему лет? Девятнадцать? Он служил в армии? Ага, сейчас на службе. А когда родился, нужно уточнить. В сорок шестом году? Спасибо. Да, конечно, передам.