Иван Стариков - Судьба офицера. Книга 1 - Ярость

Крыж! Оленич вспомнил: это же тот самый, которого пощадил Истомин в Минводах. Это он уже здесь рыскал по передовой, разыскивая «земляков». Оленич так явственно представил рану в животе у Истомина, что у него самого закрутило в кишках и затошнило. Но необходимо было успокоиться и уточнить обстоятельства всего происшедшего. Успокоиться, чтобы легче сориентироваться и осмыслить создавшееся положение. Ведь если Истомин ранен опасно, то старшим на всем плато остается он, Оленич. И на него ложится ответственность за оборону. Необходимо срочно разыскать Истомина.

— Еремеев, ты здесь? — спросил Оленич.

— Тут, — отозвался ординарец, выходя из-за поворота траншеи.

— Пойдем по их следу. Они могли попасть под мины.

Оленич почувствовал отчаянную усталость, словно какой-то неимоверный груз давил на него, невидимая сила пригибала к земле. Это состояние напугало и смутило его. Он бежал по песчаной земле, песок казался раскаленным и прожигал подошвы сапог. Сознание страшной несправедливости душило его, и он чуть ли не вслух стонал: «Истомин! Истомин! Капитан! Где же ты?»

«Да ты сам очнись! В таком состоянии ты ничего не увидишь, ничего не сообразишь, — вдруг подумал он, — а теперь надо больше думать — за себя и за него…»

И неожиданно увидел труп сержанта, ушедшего с Истоминым. Его, наверное, настиг осколок или разрывная пуля, потому что на спине виднелось большое кровавое пятно, он точно споткнулся на бегу, упал, автомат же по инерции пролетел несколько вперед. Вокруг чернели неглубокие воронки. Возле одной из них лежал раненый боец и стонал, и причитал:

— Мамочка родная… Ой, как больно!

«Попадали колоски», — вспомнились слова Еремеева. Оленич наклонился над раненым:

— Что же ты так стонешь, парень, — участливо и сочувственно заговорил Оленич. — Вольно? Очень больно, а?

— Водички… Глоточек водички…

— Водички можно. Еремеев, дай флягу.

Губы у солдата запеклись, пить ему было трудно.

— Спасибо…

— Еремеев, надо бы солдата в санчасть.

— А как же я вас брошу?

— Ты не за меня тревожься, вот за него… Помаленьку неси, тут совсем недалеко. Я здесь поищу капитана. Он где-то поблизости. Это его ребята. Найду, потащу к Жене.

— Дай-то бог…

Еремеев поднял солдата и понес, сгорбившись и тяжело ступая по песку большими грязными ботинками, обмотки опали, и Оленич подумал: «Старый человек, ему еще труднее, чем мне». Раненый солдат стонал, и Андрей позавидовал: этот рядовой боец может себе позволить застонать от боли, даже заплакать, а он, офицер, на это не имеет права. Ведь по возрасту они одинаковые. «Почему я не имею права на простую человеческую слабость, которая облегчает боль и проясняет душу? Наверное потому, что судьба поставила главным среди сотен людей, очутившихся лицом к лицу со смертью, и я обязан до конца быть твердым».

Оленич остановился и чуть поднял голову над кустарником, чтобы оглядеться, правильно ли идет, не сбился ли? Над всем огромным плато висел ядовитый пороховой дым. Ветра не было, и синяя пелена не развеивалась, словно зацепилась за верхушки боярышника, дикой маслины и терна. Высоко в небе чуть серебрилась «рама», выискивая очередную жертву для своих хищных «юнкерсов». И откуда ни возьмись, чуть ли не цепляясь за верхушки деревьев, со свистом прошмыгнул вражеский самолет. Оленич инстинктивно отпрянул под куст и за что-то зацепился.

— Ты что, ослеп? — прозвучало спокойное и чуть насмешливое.

Это был Истомин. Он лежал под кустом орешника. Плащ почти весь был мокрый от крови. Оленич опустился рядом на колени:

— Капитан, вы ранены? — спросил первое, что пришло в голову.

— «Я мертв, ваше величество, — сказал маршал и свалился к ногам императора», — прохрипел, с трудом дыша, Истомин, а на губах появилась кровь.

— Какие неуместные шутки, Павел Иванович, — проговорил Оленич, стараясь быть спокойным. Вид капитана приводил в отчаяние: что-то чужое, незнакомое проступало в его обескровленном лице.

— Лежите, капитан, тихо, сейчас перевяжу… Надо остановить кровотечение.

В горле у Истомина клокотало. Капитан старается быть спокойным, но пронзительную боль невозможно укротить силой воли. Как мог, Оленич перевязал живот и положил капитану под голову планшетку;

— Сейчас я вас понесу.

— Не трожь меня, Андрей!

— Но ваша рана опасна!

— Знаю. Это предатель… Крыж. Я должен был расстрелять его еще тогда… Вот и решение нашего тайного спора. Я поднял оружие на труса и не выстрелил… Исправляй мою ошибку… Затяни живот потуже — притупляет боль…

— Вам нельзя много разговаривать.

— Ясно! Ни вздоха, о друг мой Истомин!..

— Жуткие шутки…

Да, страшно слышать такие слова, когда смерть уже схватила за горло, и никуда от нее не деться. А что Истомин умирал, было ясно и по тому, что ранение в живот, да еще в условиях, когда негде оказать помощь, значило, что конец неотвратим. И шутить в таком положении может только сильный человек.

— Павел Иванович, сейчас придет мой Еремеев и мы понесем вас на перевязку. Женя все сделает… И не надо так шутить.

— Молчи, Андрюша, и слушай. Я хочу что-то додумать. Чего-то я не успел понять. Сейчас прояснится. Ага, вот… Мы с тобой вели разговор в ту ночь… Помнишь? Мы говорили о назначении человека, о призвании каждого из нас. Мы говорили, что каждому назначено сделать что-то одно, главное, что станет смыслом жизни. Так? Я не потерял еще способность ясно мыслить?

— Все в порядке, Павел Иванович.

— Ну так вот… Я не успел свершить назначенное мне. Согласен?

— Но не зря же сюда послали именно вас, капитан. Здесь поворот дороги на Берлин. Мы вместе остановились именно здесь, чтобы завтра повернуть свой путь в обратную сторону. Этот бой — ваша победа, капитан.

— Молодец! Ты нашел то, что мне хотелось бы сказать… Дай мне глоток воды.

— Нельзя, Павел Иванович, нельзя!

— Ладно… Теперь слушай самое личное. Если будут спрашивать обо мне, скажи — откомандирован в другую часть. Смотри не подведи! Ты — товарищ по оружию, я надеюсь на тебя. Так и скажи: капитан Истомин продолжает службу в другой части. А в этой — я за него. То есть я оставляю тебя за себя… Не перебивать старших! Принять к исполнению. — Истомин начал сердиться и повышать голос. — Молчи! А то я не успею всего сказать… Молчи, Андрей, и слушай.

— Молчать бы надо вам, капитан. Недалеко медпункт, Соколова сделает все возможное…

— Послушай, Оленич! Она не увидит меня! Понял? Я в другой воинской части.

Оленич хотел запротестовать, но Истомин решительно поднял голову, и из уголка рта сильнее полилась кровь. Андрей испуганно и предупредительно поднял ладони, давая знать, что надо молчать.

— Сейчас ты узнаешь главное. Нино можешь сказать все как было… Она — истинный солдат, и все поймет. А Жене…