Александр Зонин - Морское братство

— Атмосферные давления и барическая тенденция своим порядком, голубушка, а визуальные приметы своим. Одни оптические явления в облаках больше скажут, чем все инструменты.

Наташа слушала внимательно. Ей доставляли наслаждение рабочие термины, которых она не слышала бог весть сколько времени.

Она задержалась на станции до полудня, получила продовольственную карточку и дома энергично взялась за уборку. Когда растапливала плиту, в кухню вошла соседка и весело сказала:

— Не могла одолеть своей застенчивости и прийти к вам. Вчера решила — вы устали с дороги, а сегодня спите. Я о вас знаю. Николай Ильич друг мужа. Слышали о подводнике Петрушенко? Зовут меня Клавдией Андреевной. Вы, пожалуйста, не стесняйтесь; вам, конечно, нужны всякие мелочи. Мужчины в этом ничего не понимают, а ваш серьезный супруг — меньше всех.

Наташа смутилась и даже не выпустила из рук щепок, чтобы поздороваться с соседкой. Какая статная русская красавица перед ней! Шелковый узорный халат мягко спадал с округлых плеч, и полы его не закрывали стройных ног с маленькими ступнями. Волосы оттенка спелой ржи, уложенные в высокую прическу, открывали покатый лоб с длинными, смелого изгиба бровями.

— Я думала, вы — певица, — неожиданно для себя сказала Наташа и вспыхнула.

— Я и была певицей, — все так же весело ответила Клавдия Андреевна и потом насмешливо прищурилась: — Федор Силыч запрещает мне служить, хмурится даже, если пою где в обществе, а в клуб — ни боже мой.

Видно, она считала естественным выполнять желания Федора Силыча, хотя тут же добавила:

— Однако, когда мой командир отсутствует, очень скучно, без конца пою, а радости нет.

Наташа подумала, что деспотично распоряжается неизвестный Федор Силыч, но вспомнила, как сама много раз желала, чтобы Николай приревновал ее к работе, и склонилась у плиты.

— Долганов говорил — вы метеоролог? А я никуда не хожу… — заглянула вдруг в лицо Наташи и пообещала: — Федору Силычу вы понравитесь! — (Будто для Наташи было важно нравиться не Долганову, а Федору Силычу). — По рассказам Николая — хороша, а в жизни еще лучше.

Наташа раскладывала свои вещи, когда соседка принесла подушечки и накидки своей вышивки и сказала, что все это обязательно нужно для уюта, а у нее еще на десяток комнат хватит.

— Занимаюсь от безделья, — пояснила Клавдия Андреевна и потащила Наташу к себе.

Комната Петрушенко удивила приезжую. Рояль был ее властным центром, а на стенах висели рисунки и фотографии пароходов, парусников и подводных лодок, — на фоне причалов, заполненных судами, либо гор и странных экзотических построек.

— Это все суда, на которых плавал Федор Силыч. Вы Лондона и Конрада читали? Он тоже морской волк. Война кончится, пойдем в кругосветное плавание, и этих фотографий будет еще столько же, — говорила Клавдия Андреевна, вытаскивая альбомы. — Что-что, а это я с собой всюду вожу. Федина биография. У меня целая тетрадь очерков, написанных о его геройстве. Ну, боже ты мой, разве это Федя?! Железный шкворень, монолит, а не Федя!

В разговоре она часто всплескивала руками, и широкие рукава ее халата летали над столом, как яркие тропические птицы.

Наташе хотелось услышать хоть что-нибудь о Николае, и она несколько раз неловко пыталась отклонить собеседницу от рассказов о Федоре Силыче.

В конце концов это удалось. Клавдия Андреевна рассмеялась и нежно поцеловала Наташу.

— Какая же я дура! Все о себе и о Феде, а вам-то до нас какое дело?! Ваш затоскует, так о вас часами рассказывает.

Соседка говорила что-то еще, но Наташа перестала слышать. Николай ее помнит и любит! Сейчас это было важнее всего…

Клавдия Андреевна прошла к роялю, пальцы ее легли на клавиши.

Она поставила перед собой ноты и запела «Офицерский вальс». Наташа, прикрыв глаза, видела старинный зал с белыми колоннами и звездную ночь за черными окнами, слышала тишину военного бивуака перед новым походом. А молодой офицер, вспоминающий родной дом, был ее Николаем, и это ее он так преданно и хорошо помнил. И, вспомнив, как два года назад очнулась на больничной койке, она заплакала, потому что слезы облегчали ей сердце.

Клавдия Андреевна бросилась к ней.

— Что вы, деточка дорогая! Почему?

Наташа, захлебываясь, твердила:

— Я просто счастливая, очень счастливая.

— Так сидите паинькой, а я буду вам петь. Клавдия Андреевна увлеклась и от романсов перешла к оперным ариям. Она пела слова Ярославны, тоскующей по Игорю, когда Сенцов по телефону сообщил о возвращении Долганова и Петрушенко с победами.

— Боже мой, какой я завтра закачу ужин, каких пирогов напеку! Сережа, вы наш гость! — крикнула Клавдия Андреевна в трубку, всплеснула руками и побежала в подплав, а счастливая Наташа осталась считать часы до прихода за ней Сенцова.

На заливе катер бросало из стороны в сторону. Наташа выбралась из кубрика наверх и благодарно оперлась на руку Сенцова. Катер уже проскочил за каменистым островком в обширную бухту, и Сергей Юрьевич показал Наташе «Упорный». Было удивительно, что среди совершенно одинаковых кораблей он мог свободно узнать корабль Николая. Но сейчас же ей представилось, что «Упорный» в самом деле отличается от других миноносцев — и окраска как-то по-особому щеголевата, и орудия у него смотрят грознее, и вымпел полощется на ветру красивее, и весь он стройный и строгий.

Николай Ильич не получал вызова к Ручьеву, а отчет был давно готов. Стоявший рядом на рейде командир «Умного» прибыл с поздравлениями, будто так и положено было не уходить Долганову на берег.

Во всякое другое время Николай Ильич порадовался бы Неделяеву, но сегодня ему было не до гостей. А Семен Семенович не желал этого замечать. Забавно щуря уже хмельные глазки, он сбросил шинель, вытянул руки по швам и фальшиво, но старательно запел:

Ритуал этот был традиционный, и традиционный, не очень приличный, существовал отказ, который уже просился на язык Долганова. Но физиономия приятеля была умилительно уверенной в получении «праздничной» рюмки. Дернув плечами, Николай Ильич открыл шкафчик и достал графин с синеватым спиртом, вонявшим бензином, сивухой и еще бог весть чем.

— Только без меня.

— А что, старшина, не засчитывают подлодку?

Неделяев так любовно звал Долганова с курсантских лет, хотя старшиной Николай Ильич был жестким и разболтанного Семена не щадил.

— С «Упорного» не узнаешь… Может, и не засчитали.

— Так мы крик поднимем, Коля. У меня подробная запись в вахтенном журнале.

— Слушай, меня не это волнует. Вот по личным делам надо на берег, а начальство задерживает.