Борис Зубавин - Июньским воскресным днем

— На каком основании?

— Но ведь вы же сами только что сказали…

— Сказал! — усмехнулся майор. — Все это пока лишь предположения, догадки. У нас нет никаких прав беспокоить человека на основании этих догадок. Мало ли что можно предполагать! Предположения еще недостаточно для действия. Въезд в город никому не запрещен. А в базарные дни вы сами знаете…

— И все-таки я бы в данном случае рискнул.

— Выслать наряд, задержать человека в общем-то ни за что ни про что? Так?

Лейтенант кивнул.

— А потом что? Извиняться? Это же ЧП.

— Был уже случай с тем Степаковым на дамбе. Вы его приказали задержать, и вам потом не пришлось краснеть.

— Там было множество серьезных признаков. Вы заметили, что сегодня Чернышов-младший не был так обеспокоен разговором, который у него состоялся с этой женщиной? Заметили? Вот и давайте думать: или она очень искусно маскируется, или все это сущие пустяки.

— Не знаю, Евгений Степанович, — честно сознался Деткин.

— Она француженка, между прочим, — после некоторого молчания произнес майор. — И просила у дежурного по КПП визу на выезд. Вот и задача. Почему она вдруг не возвратилась обычным путем, через московский аэропорт? — Майор поднялся, одергивая гимнастерку и расправляя складки под ремнем. — Вот что, Виктор Петрович. Я пойду домой, вы остаетесь за меня. В восемнадцать часов должен позвонить капитан Прянишников с КПП. То, что он вам скажет, немедленно сообщите мне.

Лидия Николаевна Верной, выйдя от дежурного офицера и остановившись на жаркой привокзальной площади, задумалась. Что ей теперь оставалось делать? Возвращаться, как посоветовал учтивый капитан, в Москву? Но это возвращение было для нее чревато ужасающими последствиями.

Она не спеша прошла в скверик и села на лавочку напротив худосочного, лениво струящегося фонтана. Огляделась. Нет, за ней никто не следил. Площадь в этот жаркий полуденный час была пустынной. На автомобильной стоянке возле подъезда вокзала дремало несколько легковых автомашин и грузовиков. По ту сторону фонтана, расстелив на лавочке газету, закусывали две женщины, смуглые, худощавые, с крупными бусами на шеях, одинаково небрежно и изящно повязанные белыми, в крапинку, ситцевыми косынками. Они были молоды, белозубы, ели хлеб с колбасой и разговаривали, громко смеясь чему-то. Справа от площади, возле подъезда серого здания, прохаживался часовой в зеленой фуражке. Лидия Николаевна несколько успокоилась. Нет, никаких наблюдений за ней, слава божьей матери, не велось. Но что же теперь делать? Визы на выезд получить не удалось и не удастся. А как она надеялась именно на такой вариант: приехать в Чоповичи, заявить о своем французском подданстве, мгновенно получить визу и выпорхнуть за границу! Но тщетно. Такой вариант отпадал. Пограничный офицер вразумительно дал ей понять, что попытка ее напрасна. Что же, возвращаться в Москву? Купить билет, любезно заказанный на ее имя в кассе вокзала?.. Нет, это было выше ее сил и возможностей — снова появиться в аэропорту, из которого она бежала так поспешно и суматошно, что даже вынуждена была оставить там чемодан, прихватив с собой лишь хозяйственную сумку и зонтик.

Она бежала из аэропорта потому, что была убеждена: за ней установили слежку. Все, казалось, шло спокойно и размеренно к своему логическому завершению. Кончался срок ее пребывания у сестер в Черкасске. Они и наговорились, и насмотрелись друг на друга вдоволь, даже успели не однажды шумно и крикливо поспорить. Черкасские сестры, обе учительницы, являлись яростными приверженками социалистической системы бытия, а Лидия Николаевна принималась расхваливать капиталистический образ жизни, свой домик в Лилле, садик, автомашину и бензоколонку, где безраздельно хозяйничал ее супруг Альберто, а она изредка, если было много клиентов, помогала ему. Когда она начинала расхваливать прелести и преимущества своей частной жизни, сестры принимались смеяться над ней, называли ее слепой и неграмотной, а она в ответ, сердясь, кричала, что это они слепые и неграмотные, хотя и учительницы, а они все смеялись: «Дура ты, Лидка, набитая. Нашла чем хвастаться — бензоколонкой». Так у них бывало каждый ее приезд, а приезжала она за все время, как приняла французское подданство и вышла замуж за своего Альберто, четыре раза.

После того как оккупанты угнали ее в Германию, уж и война кончилась, а о ней долго ничего не было слышно, и сестры пришли к печальному заключению, что Лида, должно быть, бесследно сгинула со света, замучили фашисты девчонку непосильным, каторжным трудом, и вдруг она объявилась во Франции, прислала сестрам письмо, а потом и сама приехала, расфранченная, накрашенная, и стала хвастаться своей жизнью, домиком, мужем, сынишкой, садиком и тем, что они с мужем ни от кого не зависимы, сами себе хозяева. В другой приезд, это было через четыре года, она опять стала хвастаться домиком, уже двумя сынишками, и вдобавок собственной новенькой автомашиной марки «рено». А к третьему ее приезду у них появилась собственная бензоколонка, они с Альберто совсем укрепили свое положение и начали, как она сказала сестрам, процветать.

Много в ее хвастовстве было правды. И то, что батрачила у помещика в Баварии, где познакомилась с таким же, как и она, бесправным и обездоленным, французским парнем Альберто, и они полюбили друг друга, решили не расставаться, стать мужем и женой. Было правдой и то, что они жили в полном благополучии, имея собственный домик с мансардой под остроугольной черепичной крышей, автомобиль, бензоколонку. У них можно было заправиться бензином и различными маслами, купить некоторые запчасти, помыть машину, сделать небольшой ремонт. Альберто был отличным автомехаником, к тому же человеком веселого нрава, и к их бензоколонке подъезжало много клиентов. Во всяком случае, Альберто никогда не сидел сложа руки, и дело у него шло настолько успешно, что в летние, жаркие месяцы приходилось нанимать помощников, хотя и Лидия Николаевна, со временем приучившаяся великолепно разбираться в продаже всевозможных фильтров, подшипников, вкладышей, сортов масел, бензина, охотно подключалась к работе, благо дом был всего в каких-нибудь тридцати шагах от колонки.

Лишь одно обстоятельство в процветающей жизни семейства Верной было несколько завуалировано, и о нем ни Альберто, ни супруга его не хотели очень-то распространяться. Дело в том, что и домик, и машину, и бензоколонку помог им приобрести американский фонд «Феар Крафт».

Все началось еще в лагере для перемещенных лиц, где хозяйничали американцы, отнесшиеся с исключительно внимательной доброжелательностью к тому, что девушка Лида не собирается возвращаться в Советскую Россию, любит Альберто и хотела бы следовать за ним во Францию. Представители фонда «Феар Крафт» были столь великодушны, что тут же, в лагере, разрешили молодым влюбленным обвенчаться и преподнесли им от фонда «Феар Крафт» роскошный подарок. Этот фонд якобы занимался именно такими благотворительными делами, как оказание материальной помощи людям, долгое время находившимся в фашистской неволе. От фонда «Феар Крафт» чета Верной получила такую приличную сумму денег в долларовом исчислении, что ее с избытком хватило на приобретение домика с садом в окрестностях Лилля. Так сносно прожили они несколько лет. Альберто работал в мастерских автомехаником, его жена занималась домашними делами и хлопотами по воспитанию народившегося первенца.