Олег Смирнов - Неизбежность

А на Западе тоже приковывали к пулемету цепями за руку либо за ногу немцев-"штрафников", власовцев, сам видел. Думаю об этом и напряженно жду сообщений, есть ли потери в роте. Потеря была одна, зато какая — лейтенант Петров ранен в грудь, навылет. Жаль хлопца, и повоевать как следует не удалось. Я подошел к нему. Он лежал на брезентовых носилках, санитары готовились спустить его вниз, куда подъедет санитарная летучка. Теперь опять ищи замену. Из резерва вряд ли пришлют, придется ставить белобрысых, большелобых, смешливых сержантов, снова переводить из помкомвзводов во взводные, заодно и свой, первый взвод отдам, так будет лучше, хватит с меня ротных забот. Понимаю отчетливо: коль выбивает взводных лейтенантов, а на смену пм непотопляемые сержанты, — значит, война всерьез.

Я наклонился над Петровым — грудь перебинтована, лпцо бескровное. Он открыл глаза, прошептал:

— Не повезло…

— Крепись! Придет санитарный автобус, эвакуируем в госпиталь.

— Прощайте, товарищ лейтенант…

— Прощай, друг! Поправляйся…

— Поправляйся! — сказал и Иванов, еле удерживая слезы.

Вот еще один человек мелькнул на моем воинском пути и исчез, я даже толком не узнал его. В общем, парень неплохой.

А сколько их мелькнуло и кануло в водовороте войны, и фамилию-то не всегда запомнишь… Бывает, всплывет в памяти лицо, но как зовут — хоть убей…

Я доложил комбату о ликвидации пулеметного гнезда, о ранении Петрова, комбат побежал докладывать командиру полка. А вокруг гремели котелки, стучали ложки: покамест мы перли на сопку, началась раздача завтрака. Подключилась к этому занятию и первая стрелковая рота, ибо жизнь продолжалась. Нехотя совал я ложку в котелок, кое-как проглатывал полуостывшую пшенку, запивал вовсе уж остывшим чайком и не подозревал, какая новость поджидает меня, как и весь первый батальон, после припозднившегося завтрака: распоряжение остаться на месте. Как на месте, почему? Полк уходит, а мы? Я пожалел, что возле меня нет замполита Трушина: он бывал неизменно в курсе событий, — но он отирался около комбата и был недоступен.

— Что бы это значило? — задумчиво спросил меня Иванов.

— Сам, лейтенант, теряюсь в догадках! Поживем — увидим!

Философская эта фраза "Поживем — увидим", весьма популярная в армейской среде, выручала во многих случаях: стоило лишь набраться терпения — и что-то в конце концов прояснялось.

Выручила она и на сей раз! Комбат собрал офицеров и, светясь ликом, объявил:

— Наш батальон войдет в состав передового отряда! Будем действовать в отрыве от дивизии, оперативное подчинение — командарму!

Вот это да! Только что не кричали «ура». Засветились ликами похлестче капитана. Разумели одно: кончается пехотное существование, марши на своих двоих, болтание посередке, выводимся в первый эшелон, оседлаем технику — и вперед. Не разумели многого: с чего так подфартило, образуется ли новый подвижной отряд либо пополним какой-нибудь потрепанный в боях, куда и когда направимся? С ротной колокольни что увидишь? Но и с батальонной, сдается, видно не все. Трушин тоже ничего не знает.

Я смотрю на щербатый рот Феди Трушина, на безбровое, стянутое ожоговыми рубцами лицо комбата и думаю: "Капитан горел в танковом десанте. И радуется, что опять попадает на танк?

Или нас на «студебеккерах» разместят?" И мысль: хочу испытать судьбу, что она сулит, судьба, в сражениях не сегодня завтра отыщет пуля либо помилует, поглядим-увидим, как фортуна со мной обойдется. Фаталист нашелся! Ты не столько о своей голове пекись, сколько о других, отец-командир.

Ударил гром, который не враз отличили от артиллерийского грохота. Но над вершиной, в черной туче, прочертились зигзаги молнии, опять гром и опять молния. Сверкали молнии и гремел гром, дождя не было. И это показалось странным. А может, и не странно, может, это били колокола судьбы, вещая о ее крутом повороте? Но как пи были красивы эти придуманные колокола, я заставил себя подумать об ином: если начнется сезон дождей, каково нам будет форсировать Большой Хинган? До него, как ни крути, два-три хороших перехода. Тем паче на колесах.

Белобрысых, усатых, большелобых, бессмертных поставил на взводы, а сержанта Славу Черкасова, сдержанного, неразговорчивого, назначил помощником командира взвода. Обрадовался он, шибко проявил эмоции? Ничуть не бывало. Буднично сказал:

— Доверие оправдаю, товарищ лейтенант.

А я-то думал, он честолюбив, переживает, что в свое время не сделали помкомвзвода. Вот известие о подвижном отряде он воспринял с оживлением, мимолетно улыбнулся и сказал сам себе: "Повоюем!"

Повоюй, Слава. И останься жив. Чтоб на Красноярском вокзале тебя встретили мать и невеста.

Стрелковый батальон разместили частично в «студебеккерах», частично посадили на броню — это, к моему удивлению, были не прославленные «Т-34», к которым мы привыкли на Западе, а «ВТ», известные своей быстроходностью. Танковую бригаду усиливали противотанковые пушки, самоходные артиллерийские установки, зенитные пулеметы, рота саперов. Командовал подвижным отрядом комбриг, коренастый, зеленоглазый, зычноголосый. на нем был комбинезон, скрывавший знаки различия, танкисты звали его Батя и "наш полковник".

Не сходя с «виллиса», комбриг оглядел нашего вытянувшегося по стойке «смирно» комбата с головы до пог, словно прикидывая, чего тот стоит, и сказал:

— Капитан, мозгуй! Действуем в направлении перевала Джадын-Даба, туда уже ушли танкисты из Шестой армии Кравченко.

Надо настичь их и не отставать, если удастся — обогнать! Ввяжемся в бои — на твою пехоту рассчитываю, мозгуешь?

Полковник всмотрелся в лицо капитана и удовлетворенно хмыкнул. А мне подумалось, что комбригово "мозгуешь?" сродни комбатову "втемяшилось?". Подумалось также: не только комбат бывал в танковых десантах, и я сподобился езживать на броне — под Минском и Каунасом. Стало быть, не новичок.

На сборы, погрузку, заправку горючим комбриг отвел полчаса.

Обнажив на запястье часы, предупредил: "Ни минутой позже!"

По тому, как забегали танкисты, стало понятно: слово Бати подхватывается на лету. Учтем. Пускай учтут и артиллеристы, самоходчики, зенитчики, саперы — им же будет лучше. Моей роте выпало ехать на тапках — неужели это так. до сих пор не верится. Лейтенант Глушков на танке въедет на Хинган, съедет вниз и покатит по Центральной Маньчжурской равнине аж до Порт-Артура! Если, конечно, японцы не помешают…

Первой роте неизменно везет: под рукой у начальства — посему ее на танки, остальные будут нежиться в «студебеккерах» и полуторках. Конечно, и там потрясет, но там есть скамейки, с голой броней не сравнить. Ну, ладно, не будем привередничать.

Другое дело, что за тайком охотятся противотанковая артиллерия, гранатометчики, смертники с минами, его бомбят, штурмуют, ему роют волчьи ямы и прочие удовольствия сулят. Грозная машина сама становится мишенью. То, что достанется тапку с экипажем, выпадет и десанту. По выше голову, хвост пистолетом! Будем взаимодействовать, глядишь, и минуют напасти.