АЛЕКСЕЙ СУКОНКИН - СПЕЦНАЗОВСКИЕ БАЙКИ 2

Так уж получилось, что сразу за этими двумя великими стрелками стрелять выпало мне. Полковник даже не обернулся на меня, когда я проходил мимо него на огневой рубеж и неуклюже отдавал ему честь (или то, остатки чего еще не вытравила из солдата «рота молодого пополнения»).

Делаю первый выстрел. Мишень падает. Ротный мне орет:

— Суконкин! Стреляй очередями!

По правилам стрельбы необходимо было стрелять короткими очередями, так как подразумевается, что неумение в прицеливании будет компенсировано количеством выпущенных пуль. Но ведь я знал, что промахнуться в такую мишень просто невозможно. По крайней мере для человека, посвятившего спортивной стрельбе шесть лет. Прицеливаюсь. Нажимаю спуск. Выстрел. Мишень падает. Ротный орет:

— Суконкин! Минус балл! Очередями, гад, стреляй!

Я поворачиваюсь и ору:

— Я и так попаду.

Мне предстояло поразить «пулеметный расчет».

— Я сказал — очередями! — отозвался ротный.

Я даже и не подумал выполнять его приказ. Я знал себе цену. Я не один из серой массы. Я личность индивидуальная. Смотрите, а потом не говорите, что не видели. Третьим выстрелом я положил последнюю мишень. Ротный орет:

— Минус два балла. Общая оценка — неудовлетворительно.

Все, кто служил в армии и выполнял это упражнение, подтвердят — именно так и ставится оценка за стрельбу. Два одиночных выстрела подряд — минус балл. Три подряд — минус два балла.

Я спрашиваю:

— У меня девять патронов осталось. Куда их?

— Выстреливай туда, — ротный махнул рукой в сторону мишеней. Он потерял ко мне всякий интерес.

На мое счастье (или несчастье), эту стрельбу видел командир отдельной роты специального назначения. Он попросил меня повторить. Подняли девять мишеней. Летюков и Евдокименко подошли к огневому рубежу и ни слова не сказали спецназовскому ротному. Я сделал девять выстрелов. Все мишени легли. Я обернулся на Летюкова и Евдокименко. Надо было видеть их рожи. Спецназовский ротный улыбнулся и подмигнул мне. Неожиданно для самого себя я подмигнул ему в ответ.

Через три месяца я распрощался с бригадой связи навсегда. Но даже будучи снайпером в отдельной роте специального назначения (куда меня перетащил ротный, который видел мою стрельбу), я всегда чувствовал, что стреляю на порядок лучше, чем все, с кем мне приходилось соревноваться. Виной тому был опыт спортивной стрельбы и понимание разницы между стрельбой спортивной и стрельбой боевой, снайперской. Я брал наставление по СВД и читал его ночами, разбираясь с таблицами стрельбы. Я своими руками сделал небольшой метеопост, притырив в санчасти термометр, в кабинете замполита старый барометр и самостоятельно собрав прибор для измерения скорости и направления ветра. С помощью этого метеопоста я научился быстро готовить данные для стрельбы на расстояния больше семисот метров. После моей демобилизации этот переносной метеопост остался в роте и, наверное, сгнил еще до того, как по указанию ГРУ были расформированы все роты специального назначения. За службу в этой роте я два раза занимал первое место на сборах снайперов, проводимых в боевых частях округа.

В 1994 году я видел снайперов 19-й мсд во Владикавказе. Я был просто поражен, как они стреляли. У меня и сейчас слов нет. Они даже не знали, что такое траектория пули, не говоря уже о деривации или упреждении. Они в глаза никогда не видели таблицы стрельбы. Стреляли они только по наитию, даже дальность не выставляя. Их просто этому никто не учил. Через семь месяцев эти снайпера в числе прочих войск пошли на новогодний штурм Грозного. Сколько погибло парней только потому, что они просто НЕ УМЕЛИ СТРЕЛЯТЬ. Потому что «Родина выделяла на них огромное количество боеприпасов — двенадцать патронов, а вы, козлы вонючие…!»

Есть у меня в семейном фотоальбоме старая, выцветшая фотография — оперевшись рукой на стул резной работы стоит молодой старшина танковых войск. На его груди орден Славы третьей степени, медали «За отвагу», «За оборону Сталинграда», знак «Гвардия». Старшине на фотографии двадцать три года. Фотография сделана в 1945 году, возможно, в Венгрии. Это мой дед.

Мне было тринадцать лет, когда он умер от рака. Дед воевал в 96-й гвардейской «Иловайской» стрелковой дивизии полковника Леонова под Сталинградом, затем, после госпиталя, он сражался в составе 55-й гвардейской танковой бригады подполковника Драгунского, после победы он до 1947 года дослуживал в 1976-м самоходно-артиллерийском полку. Конечно, помню я своего деда очень хорошо. Низкий ростом, щуплый, совершенно неприметный мужичок. Пить любил — страсть. В отношении его слово «трезвый» бабушкой употреблялось крайне редко. Но меня, внука, он любил как-то по-особенному. Как-то в очередное 9 мая, он пришел в мою школу, в мой класс. Я знал, что он придет, и оповестил всех своих одноклассников. Дед пришел, что-то рассказал о войне, что-то такое несущественное, а молодая учительница меня потом упрекнула — что-то, мол, мало твой дед рассказал, мог бы и больше…

Я дома к нему: мол, учительница говорит что мало… а он мне на полном серьёзе: «пусть эта ссыкуха хоть сутки в мокром окопе просидит, да минометы ее побьют немецкие, да не поспит дней пять, да не пожрет столько же, да потом в атаку на пулеметы, да на минные поля, а потом я ее саму послушаю, сколько она мне после этого расскажет…»

Обиделся я тогда на своего деда. Что, не мог, что ли что ни будь рассказать? А он мне, года три спустя как-то сказал: «…счастливый ты, НИКОГДА ЭТОГО НЕ УВИДЕШЬ…».

А я — пацан, мне война — это игра во дворе. Как это лихо! Как это классно!

Дед на праздник Победы никогда юбилейных медалей не одевал. Только свои боевые награды. Меня за руку и на обелиск. Ветеранов полно, а он кривился всегда: «как клоуны…» — это он про массы юбилейных наград, которые звенят кругом. И пил на 9 мая он только с двумя ветеранами — воевали на одном фронте. С другими почему-то не пил, так, поговорит немного, и в сторону…

В 1985 году, когда всем ветеранам давали орден Отечественной Войны, дед тоже такой получил. Он его называл значком и носил на лацкане пиджака только тогда, когда ходил или в больницу (чтоб без очереди), или в магазин за водкой (с той же целью). «Что я такого совершил, за что мне орден?» — спрашивал иногда.

Потом он умер. В 1994 году я был в командировке в Ингушетии. Едем. По машине очередь — летят щепки из борта. Одного парня зацепило. Думаю — сейчас этот гад-стрелок появится, и я его сниму… это мой первый боевой опыт. Вернулись назад. Всякое было. Не до мыслей каких-то.

Потом думал, дед говорил, что я никогда это не увижу. Потом смеялся, понимая, что его опыт с моим просто несоизмерим… даже ставить рядом не удобно.