Николай Стародымов - Киднеппинг по-русски

— Как видите, Владимир Павлович, наша с вами очередная встреча не заставила себя долго ждать. — Мизеранцев старался улыбаться приветливо и насмешливо. Но улыбка получилась несколько напряженная. — Так что мы можем продолжить нашу дискуссию на равных… Вы позволите у вас хотя бы присесть, поскольку заставить меня сесть вам не удалось?

Не дожидаясь разрешения, а быть может, понимая, что его не последует, он опустился в стоящее у стены кресло и небрежно развалился.

— Вот так-то, дражайший Владимир Павлович. Вы говорили о том, что, когда я покину места, как говорится, не столь отдаленные, буду иметь возможность изменить свои взгляды. Докладываю вам: освобожден вчистую. Взгляды не изменил. Более, чем раньше, уверен, что будущее страны за нами… Еще вопросы будут?

— Документы! — хрипло выговорил Струшников.

— Хотите убедиться, что я и в самом деле освобожден, а не сбежал из-под стражи? Очень справедливо. А главное — бдительно. — Мизеранцев не скрывал насмешки. — В духе, так сказать, времени.

— Хочу знать причины, по которым вас освободили.

Мизеранцев поднялся, подошел к столу и небрежно бросил сложенный лист бумаги. Струшников внимательно прочитал отпечатанный на машинке текст, хмыкнул и передал бумагу сидевшему ближе Максимчуку.

— Олег Владимирович, голубчик, — продолжал Мизеранцев, обращаясь к Самопалову и небрежно опершись на стол. — Где и когда я смогу забрать свою машину?

— Какую машину?

— Ну как же! Джип «чероки», лично мне принадлежащий. Который вы немного повредили из своего штатного оружия. Неужто запамятовали?

За Самопалова ответил Струшников. Он уже полностью овладел собой.

— Принадлежащий вам джип «чероки», гражданин Мизеранцев…

— Господин Мизеранцев, — поправил пришедший.

— Гражданин Мизеранцев, вы свою машину можете забрать в установленном порядке. Для решения этого вопроса совсем не обязательно было прорываться ко мне, спекулируя личным знакомством. Прошу представить заявление и копию постановления о прекращении уголовного дела. Я вас больше не задерживаю. Если вам больше нечего сказать, можете закрыть дверь со стороны коридора.

Бывший подполковник обвел глазами присутствующих. Враз, будто сдернул маску, сменил выражение лица. Теперь он глядел на собеседников без напускной бравады, искренне, открыто, с вызовом.

— Ну ладно, ребята, ладно. Я понимаю, что вы меня ненавидите, что вы меня презираете. Но скажите ради Бога, чего вы добились? Ну чего?.. Что вы изменили своим геройством в этой жизни? Что хотели бы изменить? Ведь не под силу вам искоренить зло и несправедливость, понимаете, не под силу!.. Вы все в этом деле жизнями рисковали. А ради чего? Вы себе не задавали этот вопрос? Я-то знаю, ради чего и ради кого рисковал жизнью. Но вы-то, вы?.. Посадили вы Губермана. Ура! Браво! Только ведь на его место придет какой-нибудь Гусейнов, Амбарцумян, Иванов — неважно, какой он будет национальности, но именоваться станет «новый русский». А вы ничегошеньки не выиграете от такой смены на сцене действующих лиц… Конфисковали вы у меня оружие и деньги. Ну и что? Кому от этого выгода? Государство от этого обогатится? Людовик какой-то говорил: «Государство — это я». Коммунисты учили: «Государство — это мы». Ну а сейчас-то государство это кто? Не настолько же вы наивны, чтобы причислять себя к тем, кто выигрывает от вашей деятельности…

Вам разве хоть чуточку лучше становится от того, что вы пытаетесь выводить нас на чистую воду? Или вы думаете, что меня уж очень ущемили? Ведь не настолько вы глупы, чтобы не понимать того, что боретесь с ветряными мельницами! Владимир Павлович, Олег Владимирович, вы, я понимаю, честные люди. Вы хотите, чтобы всем в нашей стране было хорошо. Но ведь такого никогда не было и не будет в обозримом будущем, как же вы этого не понимаете? Да и не только в обозримом — такого не будет вообще никогда! Не будьте же утопистами и кремлевскими мечтателями! Поймите: не нужна никому, в том числе и нашему народу, ваша честность. Потому что вы одиноки, потому что вас становится все меньше. Уже который год наши правители обещают народу стабилизацию экономики, снижение инфляции, темпов роста цен. А вместо этого обрушили на нас «черный вторник». Скажете, он уже позади? Правильно. Только это еще ни о чем не говорит. Потому что впереди обязательно будет какой-нибудь «черный четверг» или еще какой день недели. Обязательно наш народ втравят в какую-нибудь авантюру, в какую-нибудь войну… А вы так и будете сидеть со своей честностью!

— Мизеранцев! — негромко перебил его Струшников. — Вы вот упомянули про ветряные мельницы… А как бы вы определили жанр романа «Дон Кихот»?

— Ну, сразу не сообразишь, — споткнулся Мизеранцев. — Сатира, наверное, сатирическая комедия…

— Ошибаетесь. «Дон Кихот» — это трагедия. Это величайшая трагедия человека, который знает, каким должен быть справедливый мир, но который в конце концов осознает, что изменить действительность ему не под силу.

— Вот-вот! — обрадовался Мизеранцев. — Правильно, согласен…Так чего ради вы уподобляетесь этому полусумасшедшему старику, если сами понимаете, что мир изменить вам не удастся?

— Потому что сродни Дон-Кихоту Ламанчскому были и Коперник, и Джордано Бруно, и Галилей, и Франциск Скорина… Они все вместе, эти дон-кихоты, загасили костры инквизиции и стали предвестниками Возрождения.

Мизеранцев, не скрывая, рассмеялся:

— Владимир Павлович, увольте! Загасили-то они эти костры собственной кровью! А потому лучше не претендовать на славу Джордано Бруно!

Струшников попытался ответить что-то резкое, но его опередил Максимчук.

— Есть такая мини-историйка у одного моего друга. Метали бисер перед свиньями. И возмущались при этом: «Ну что это за свиньи такие: мы перед ними бисер мечем, а им хоть бы хны!» А свиньи смотрели и думали: «Вот свинство-то какое: мечут бисер прямо в грязь!» Но ничего не говорили — свиньи все-таки…

Мизеранцев какое-то время смотрел на Максимчука, соображая, что тот хотел сказать. Потом до него дошло, он в упор посмотрел на Александра:

— Это значит, передо мной не надо бисер метать? Я так понял?

— Я этого не сказал, — ухмыльнулся Максимчук. — Но ведь муху не обманешь!

На лице пришедшего заиграли желваки.

— Я тебе эти слова еще припомню! — яростно прошипел Мизеранцев.

— Добре, друже, — улыбаясь, согласился Александр. — Ну а теперь позволь напомнить, что тебе уже один раз указывали на дверь!

Мизеранцев обвел всех присутствующих тяжелым взглядом и вышел вон.

В кабинете воцарилась тишина.

17.30

На какое-то время в кабинете зависла тишина. Потом поднялся Максимчук, шумно отодвинув кресло, в котором сидел. Все невольно уставились на него. Александр все так же молча достал и положил на стол удостоверение. Извлек из-под мышки пистолет. Выщелкнул обойму, передернул затворную раму, сделал контрольный спуск, поставил «Макаров» на предохранитель и тоже положил перед Струшниковым. Отстегнул подмышечную кобуру и бросил «сбрую» на подоконник.