Николай Стародымов - Киднеппинг по-русски

— Погоди-ка, Саня… Давай сначала с Сушеным поговорим, а потом уже начнем план составлять.

— Ольгерд, дружище, от тебя ли я это слышу? Это я, что тот ковбой: сначала стреляю, а потом думаю. Но ты-то у нас бумажная душа. Ты же всегда заранее составляешь тридцать три плана, а потом начинаешь подбирать, по какому из них действовать!

— Не иронизируй, тебе это не идет. Поехали лучше, а то можем опоздать. Тем более машины нет, придется добираться на своих двоих…

11.00

Сухостоев держался спокойно и независимо. Он свободно откинулся на спинку стула, положил ногу на ногу и с любопытством разглядывал вошедших оперативников. Весь вид его говорил: немало вашего брата я на своем веку повидал, со многими общался, вряд ли вы сможете мне сказать что-нибудь, чего я еще не слыхал, а впрочем, кто знает, послушаем, что скажете умненького, теперь мне особо торопиться некуда, мое дело сидеть и слушать, ваше — разговоры разговаривать…

Максимчук лично встречался с ним первый раз. Но по рассказам коллег относился к нему с некоторой долей уважения. Александр понимал, что перед ним убийца и разбойник, на котором клейма негде ставить. Именно таким в старину ноздри рвали и буквы ВОР на лбу выжигали. И тем не менее была в Сухостоеве какая-то бандитская гордость, что ли. Он был преступником еще старой закалки, из тех, кто старался соблюдать культивировавшиеся раньше в его среде некоторые правила, некий кодекс чести, если, конечно, так можно об этом сказать. Таких воровских «старообрядцев» в криминальной среде остается все меньше, им на смену идет иное поколение. Эти, новые, уже не стараются, как то было раньше, выглядеть поскромнее, понезаметнее, скрывать от посторонних взоров свои возможности и доходы. Нынешние «лидеры», «воры в законе» и прочие «авторитеты», напротив, тягаются между собой в том, чтобы поэффектнее демонстрировать богатство и возможности. У них даже стиль взаимоотношений с теми, кого они обирают, изменился. Теперь преступники становятся в отношении своих жертв все более беспощадными. «Авторитеты» старой формации никогда не отбирали последнего, не «наезжали» на людей скромного достатка… В свое время Александра, тогда еще молодого человека, заинтересовала информация об одном «воре в законе», некоем Вовчике Сыре, который был известен в Ашхабаде тем, что, если его «подчиненные» отнимали что-то у простого работяги, Вовчик заставлял вернуть украденное…

Сейчас таких блюстителей старой воровской школы остается все меньше. На смену им приходят «беспредельщики», люди жестокие, беспринципные, беспощадные.

Ну а такие, как Сухостоев, постепенно становятся едва ли не реликтами в своей среде, в формировании которой сами же принимали участие. Он по-прежнему соблюдал те правила, которые раз и навсегда для себя выработал. Он никогда не трогал людей небогатых, грабил коммерсантов только с очень большими доходами. Но при этом не разорял их вконец. И никогда не применял силу без крайней нужды.

Его хорошо характеризовал такой случай. Когда Сушеный сидел в последний раз, как-то напросился на прием к начальнику «зоны».

— Я собираюсь покинуть вас в ближайшем будущем, — вежливо предупредил он. — Разумеется, незаконным путем. Поэтому хочу заранее принести извинения тем из ваших солдат, которым не посчастливится именно во время моего побега оказаться на посту. Ну а перед вами лично и другими офицерами извиняюсь за то, что у вас из-за моего побега, очевидно, будут большие неприятности.

Начальник колонии, ошарашенный такой наглостью, не нашел ничего лучше, как спросить:

— А зачем же ты мне об этом сообщаешь?

— Сушеный никогда и ни на кого не нападал со спины и без предупреждения. И от моих рук еще ни разу не пострадал никто незаслуженно. Солдат же человек государственный, это не офицер, который свою судьбу добровольно выбрал, солдат не виноват, что ему «зону» охранять приходится. Его грех обижать. Тем не менее в этот раз кто-то из них пострадает…

Начальник счел это заявление хулиганской выходкой, запер Сухостоева в карцер. Но не вечно же его там держать! Выпустили. И тот вскоре сбежал-таки. Каким образом — никто так и не дознался. Просто исчез, будто по воздуху улетел. Очевидно, у него заранее был разработан тщательный план. Скорее всего, и сообщники имелись. Сбежал, в общем. Жертвами его стали двое солдат. Один, связанный «козлом» и с кляпом во рту, почти сутки пролежал под ветошью в кладовке, пока его обнаружили. Другого Сухостоев ударил чем-то тяжелым по голове, и у того оказался перелом основания черепа…

Вот этот-то человек, про которого в воровской среде легенды ходили, и сидел сейчас перед Максимчуком, со спокойным любопытством его разглядывая. Самопалов пристроился чуть в сторонке, внимательно следя за ходом допроса. Именно он должен был выхватывать из разговора то главное, что могло бы пригодиться впоследствии.

— Ну что, Алексей Дмитриевич, поговорим? — предложил Максимчук.

— Это ты меня вчера взял? — не отвечая на вопрос, поинтересовался задержанный.

— Я.

— Класс, — с уважением произнес Сухостоев. — За мной не раз уже охота шла. У меня ведь чутье, как у добермана, нутром чуял я, что ведете меня. И тебя просек, когда ты из машины вылез. И вдруг ты раком становишься. Ну как тут подлянку заподозрить?.. Класс!

Александру похвала польстила. Да и уважение к Сушеному повысилось — это достойный противник, коль может так принимать поражение.

— А ты, Митрич, меня разочаровал, — ответил он. — Знаешь, я ведь о тебе давно уже слышал, с уважением к тебе относился. И вдруг ты пошел на такое… Не ожидал от тебя подобного, никак не ожидал…

— Ай-ай-ай, как же это я так доверие уголовки потерял… — всплеснул руками задержанный. — Надо же, три ночи теперь спать не смогу… Так чем же это я тебе не угодил, начальник?

— Ну как же? К любому человеку, когда он поступается принципами, относиться начинаешь… как бы это сказать… с брезгливостью, что ли.

— Ой, мной уже даже брезгуют! Может, побрезгуете тогда меня и держать здесь? Я бы не против… Да за что ж такая немилость, а? Объясни толком, начальник, просвети, что же в моем поведении такого для тебя некрасивого? Может, оправдаюсь еще перед тобой, доверие твое верну… Как же жить мне без доверия твоего… Что тебе надо-то от меня, начальник?

— Мне надо? Да нет, ошибочка выходит. Мне, собственно, от тебя вообще ничего не надо. Просто не пойму я, Митрич, как же это ты решился пойти на похищение ребенка? С твоими-то принципами, а? Перед солдатом, который тебя охранял, извинился заранее, прежде чем его по голове это самое… звездануть. А здесь — ребенок… Ну, бери за жабры отца, раз уж считаешь, что его можно подоить… Но мальца… Некрасиво, Митрич, не по-мужски.