Стивен Прессфилд - Охота на Роммеля

Пока я поднимался к Уиксу, по корпусам обоих танков колотили и рикошетили снаряды 50-го калибра. Трассирующие пули мелькали и визжали вокруг меня, капрала и его стрелка. Внезапно ветер изменился. В одну секунду дым сдуло в сторону, и машины остались на виду у двух пулеметчиков. Только стыд за свою трусость и восхищение мужеством Уикса — а также атмосфера грозившей нам опасности и ярость на немцев за обстрел при таких условиях — помешали мне забраться обратно в люк, из которого я только что вылез. Короче говоря, к нам на помощь примчался Пиз на своем А-9 (с уцелевшими парнями из подбитого «Брена», которые неистово вжимались в каждую ямку на корпусе танка, прячась от свистящих пуль). Мы кое-как вытащили экипаж из машины Уикса, перегрузили раненых ребят ко мне и дали деру оттуда. А его танк так и не взорвался. Буквально через четыре дня мы столкнулись с ним на поле боя. На его борту белыми буквами было написано «Бешеная Марта», и управляли им теперь рачительные немцы.

Пока мы выбирались из этой передряги, Стайн, оборонявший подходы к хребту, вписал свое имя в легенды Королевской артиллерии. Его пушки, стрелявшие 25-фунтовыми снарядами, были очень уязвимыми при такой отчаянной и открытой манере боя. Орудийный расчет, прикрытый лишь тонким щитком (спасавшим заряжающих от вспышки при залпе), не имел защиты от пулеметного огня или фугасов. А этого добра было навалом — не только от приближавшихся танков, но и от «Восемь-восемь» и 105-мм пушек. Весь трагизм ситуации заключался в том, что ничего подобного бы не происходило, если бы Восьмая армия получала нормальное вооружение и обладала эффективной тактикой. Немцы имели орудия, которые могли стрелять осколочными и фугасными снарядами. Почему у нас не было таких пушек? Почему нашим парням все время приходилось импровизировать? Почему наши артиллеристы проявляли доблесть и рисковали своими жизнями из-за отсталого вооружения, которое следовало модернизировать месяцы назад? Почему нужны были герои, подобные Стайну, чтобы использовать эти медлительные, ничем не защищенные орудия против современных немецких танков? Вся организация военных действий выглядела сплошным безумием.

Атака немцев длилась долго. Она захлебнулась лишь тогда, когда австралийская пехота при поддержке двух эскадронов «Грантов» убедила врага зайти к нам попозже. Исход боя был продуктом удачи и рыцарства — неплохая сага для полковых летописцев, но дурная пародия на правила ведения войны. Стайн потерял девять храбрых парней и четыре орудия. Трудно поверить, однако сам он не получил ни царапины. Его батарея в тот день подбила пять «панцеров» — наверное, не очень внушительная цифра, но действия его людей помогли удержать линию фронта и сохранить нашу позицию. Если бы не Стайн, потери людей и машин могли бы возрасти раз в двадцать. И еще неизвестно, что стало бы с нашим полком.

После сражения Меллори представил Стайна к ордену «За выдающиеся заслуги», а четырех его людей к боевым медалям — причем троих посмертно. Нас с Уиксом отметили благодарностями. Пустяковые почести. Позже Меллори рекомендовал наградить Уикса «Медалью за мужество», а меня — орденом «Боевого креста». Когда я пришел к нему и рассказал реальную историю (после чего, на мой взгляд, с меня нужно было сорвать погоны, а не упоминать в наградном приказе), он засмеялся и сказал:

— Все равно не отзову прошение. Представь, как упоминание о награде будет классно выглядеть в твоем некрологе.

Восьмая армия продолжала отступать.

Следует сказать, что взорванные «Крусейдеры», «Гранты» и «Хони», которые сотнями пятнали пустыню, не всегда были жертвами вражеского огня. Часто танки бросали из-за технических поломок, столкновений друг с другом, неверных маневров или элементарного отсутствия горючего. Когда танк переставал функционировать, экипаж выполнял указание начальства и разрушал машину, чтобы та не досталась врагу. Кстати, вывести из строя танк не так уж и просто — даже если он ваш собственный и стоит на месте. Обычно наши парни просто снимали затворы, сжигали шифры, разбивали рации, затем обливали горючим моторный отсек и бросали зажженную спичку. Многие не делали и этого. Они просто «топили сучку в канаве» и смывались с поля боя. Немцы забирали и использовали десятки наших танков, сотни грузовиков и транспортеров. Это вызвало несколько скандалов. Военные корреспонденты глумились над армией. Каждый целый «Грант» или «Хони», брошенный нашими отступавшими колоннами, вызывал бурю проклятий у солдат, которые знали, что через несколько дней они столкнутся с этими машинами, под завязку набитыми Гансами и итальяшками.

Из своего разгрома мы вынесли два урока. Во-первых, нам стало понятно, какими несмышлеными птенцами мы были на этой войне — в том числе и наши командиры, да и вся бригада в целом. Во-вторых, нас изумляло, насколько хорошо мы (англичане и союзнические части) могли импровизировать. Под шквальным огнем наши ребята раз за разом проявляли чудеса оперативности. Я чувствую огромную гордость за действия британских солдат, которые были выкованы не тренировкой или традицией (хотя и этого хватало вдоволь), но принадлежностью к великой нации. Наши парни делали все, что могли, а если им что-то было не по силам, то тут уже не их вина. Конечно, немцы показали себя храбрыми и умными солдатами. Но в конечном счете мы разбили их наголову. Пусть у нас не было такого гения, как Роммель, однако мы имели множество толковых солдат и офицеров.

Наши эскадроны двигались по трассе к побережью. В то время я больше боялся не за себя (поскольку, как и другие кретины, верил, что защищен судьбой от снарядов и пуль), а за Роуз и за ее безопасность. Мне никак не удавалось дать ей знать, что со мной все в порядке. Я надеялся, что военно-морской флот эвакуирует ее из Александрии вместе со штабной разведкой, где она работала. Но даже в Каире она не находилась бы в безопасности. Каждый раз, когда мы проезжали блокпосты, на которых сохранилась проводная связь, я пытался дозвониться до Роуз по телефону. Это казалось безнадежной затеей. Каир пребывал в панике. Гражданские и многие военные коммутаторы перестали действовать. Перемещаясь по трассе, мы не знали, кто руководил нами и всей кампанией. У нас не имелось никаких планов на перспективу и, не видя дальше своего носа, мы продолжали отступать.

14:30, 26.06.42. Наша колонна находится где-то около Эль-Даба. Дым и горящие строения видны до самого горизонта. В светлое время дня нас бомбят «Юнкерсы», а по ночам не дают покоя «Хеншели» и итальянские «Макки». Они летают прямо над трассой. А почему бы и нет? Ведь стрелять в них некому.

Отступление превратилось в мировой чемпионат по дорожным заторам. Широкое шоссе на сотни миль было запружено автомобилями и орудиями (по четыре, а то и по шесть единиц в ряд), тягачами и австралийскими «Порти», с небольшими пушками, стрелявшими 2-фунтовыми снарядами, санитарными машинами, броневиками и грузовиками, с открытым и брезентовым верхом, танками, передвигавшимися на транспортерах и на собственной тяге.