ВОЛЬФЗАНГЕР ВИЛЛИ - БЕСПОЩАДНАЯ БОЙНЯ ВОСТОЧНОГО ФРОНТА

Солнце опускалось, принимая апокалипсиче­ские краски. Каждая такая картина стала для нас ценностью, так как она лежала между днями, прове­денными на фронте, и возвращением домой. Ночь проходила, и с утренним сумраком начинался но­вый день, а затем и следующая ночь, приближая нас к чудесному прекращению авантюрного приключе­ния.

Ночью мы вполне могли заблудиться, выходя из бункера на разведку. Выпрыгивали из затопленных окопов, бежали к нейтральной полосе в стремлении как можно скорее добраться до русской колючей проволоки. Благополучно возвратившись к себе, мы потом оценивали нашу вылазку с юмором как заме­чательно смелое предприятие.

Ночные заморозки усиливались, земля промер­зала, иногда мы чувствовали, что снег вот-вот нач­нет падать в наши окопы. Осень заканчивалась. На­чиналась зимняя война в России.

Мы вытащили нашу противотанковую пушку че­рез бруствер. Пересекли нейтральную полосу, пе­ретащили ее через воронки от снарядов. На другой день с удивлением обнаружили лошадь. Теперь она тащила пушку, и наше положение стало менее опас­ным. Жизнь продолжалась, однако смерть ежеднев­но поджидала нас.

Заснеженные дали

Наш бункер был построен невдалеке от лесной опушки в воронке из-под бомбы. Низкие кусты скры­вали траншеи, которые шли в обе стороны от бунке­ра. Вокруг лежала голая степь. Ночью мы стояли в карауле, выкапывая для себя окопчики саперными лопатами при свете ущербленной луны. Фейерверк сигнальных ракет рассыпался где-то вдали, и мы радовались, что живем в относительной безопасно­сти. Наш оборонительный порыв перешел в усталое выжидание.

Мы были удовлетворены тем, что в бункере бы­ло тепло, имелся стол и скамьи и предоставлялись возможности для нормального сна. Мы больше не нуждались в еде. Попивая бренди с горячим чаем, лимоном и тостами, удовольствовались этой ма­ленькой радостью жизни.

На фронте было беспокойно. Ночью, раздава­лись выстрелы, что-то трещало, сверкало и рвалось в окопах, вызывая у нас серьезные опасения. Но скоро снова восстановилось спокойствие. Стояли ясные дни, солнце светило так ярко, как могло быть только во время русской зимы с ее морозным кли­матом. Мы находили еще крохотные синие звездоч­ки замерзших маргариток и увядшую траву. Земля пока дышала свежестью. Мы сидели у печки. Дрова потрескивали, танцевали сполохи пламени, ветер пел в трубе, а снаружи сверкали звезды.

После полуночи тьма опускалась на землю. Не­бо затягивали плотные облака, задувал сильный ве­тер, потом шел снег, покрывая желтую траву на рав­нине. Снежинки кружились в воздухе над рощей, ос­тавляя белые пятна и ленты в низине, медленно покрывая почву белой простыней. Желто-серое не­бо нависало над землей. Раскрыв глаза, мы наблю­дали за этой картиной преображения природы. За все время, что мы стояли в карауле, душу не обре­меняли никакие заботы.

Зима долгое время оставалась еще довольно мягкой. Нас на этот раз против ожидания снабдили шерстяными вещами и утепленными ватой шинеля­ми. Доставили даже валенки, и солдатская жизнь стала намного легче.

Светло-синее небо, сверкающий снег на ветвях деревьев и на траве, блестящий в утреннем свете иней, спокойствие на фронте — таким мы любили этот мир.

Моим приятелям, занимавшим позиции у Оли-нина31, где проходило мощное наступление рус­ских, пришлось несладко. Они замерзали, страдали от обморожений, ночуя в заснеженных избах без пе­чек, болели, терпели крайнюю нужду, почти умирая с голоду. Оставшиеся в живых, как привидения, сбивались в кучку, стараясь обогреться. Я дежурил в бункере, не расставаясь с пистолетом, чтобы эти солдаты держали помещение в порядке и придер­живались устава.

Так я командовал во время второй зимней кампании32. Кроме этого, колол дрова, топил печку, варил кофе, писал и пел сам с собой. Только во вре­мя еды общался еще с одним солдатом.

В свете масляного светильника или свечи я си­дел за столом, слушал шелест и треск догорающих дров в печи и наблюдал за танцем языков пламени, грезил и убивал время. Мой товарищ, такой же оди­нокий мужчина, как и я, иногда подходил ко мне. Мы вспоминали свою мирную жизнь, военные переезды и наши планы, смотрели на падающий снег и в пого­жие дни выходили из окопа, вдыхая морозный воз­дух покрытого льдом мира.

Все, что казалось таким важным снаружи, тону­ло в мертвой тишине. Только душа была переполне­на изобилием картин и мечтаний. Я истощил все за­пасы своих прошлых воспоминаний. Ничего не ос­талось. Теперь лишь снегопад, танец огня в печи и лунный свет занимали мое воображение. Таким об­разом, я жил одиноко, как отшельник, далекий от войны и гремящего вокруг меня мира.

Сумерки. Я надевал камуфляжную форму, брал котелок и походную флягу, поднимал плащ-палатку у входа и выходил наружу.

Метель неистовствовала на равнине, я с трудом вдыхал морозный воздух заиндевевшими губами.

Покрывало танцующих, шатающихся и кружащихся хлопьев снега окутывало меня, штормовой ветер резал, как бритва, лицо. Я не видел неба, его закры­вало белое покрывало с сероватым оттенком. Снеж­ный покров беспрерывно рос под моими ногами. Я мог идти только маленькими шажками и с трудом замечал перед собой дерево или кустарник. Двига­ясь против бушующей метели, я пытался опреде­лить приблизительное направление к кухне. С воем и свистом метель неслась над землей.

Я шел долго, с трудом переставляя ноги, весь в поту, но так и не видел походной кухни. Наконец я вышел на какую-то тропинку, но она была мне не знакома. Здесь я никогда не был. Я понял, что за­блудился, тем более что сумерки погружали всю эту белую пустошь в голубовато-серую и чернильную тьму. Мне надо было срочно выходить на дорогу, чтобы не опоздать к раздаче пищи, и тут я внезапно увидел деревья, совсем рядом со мной показалась низкая роща. Это не была роща сказок, как мы ее называли, и ни лесная поляна, которые я хорошо знал. Теперь мне следовало бежать между оврага­ми, чтобы снова вернуться к нейтральной полосе.

Я испугался. Моя прогулка оказалась совсем небезопасной. Снег быстро стер мои следы, все во­круг расплывалось в какой-то серой дымке. Я боль­ше не знал, куда идти. В ушах звенело.

Все же мне удалось найти дорогу, и я пошел по ней. Но никакой колеи или санного следа на ней не было. Опять показался какой-то лес, а поблизости затарахтели русские пулеметы. Пули засвистели ря­дом со мной. Я бросился на землю и снял пистолет с предохранителя. Стрельба прекратилась. Я от­полз назад, поднялся и пошел по дороге в обрат­ном направлении, натолкнувшись на подбитый бро­нетранспортер. Потом увидел еще несколько та­ких машин. Но нигде не было видно даже следов сожженных деревень: ни Табакова, ни Пондарева. Все мои поиски не приводили ни к чему. Я бежал по кругу, останавливался, с трудом переводя дыха­ние, беспомощно, замирая от страха перед ночью и неизвестностью, двигался дальше. Метель не осла­бевала.