ВОЛЬФЗАНГЕР ВИЛЛИ - БЕСПОЩАДНАЯ БОЙНЯ ВОСТОЧНОГО ФРОНТА

Особенно в течение последних двух лет, когда сол­даты испытывали особую жадность к жизни, иногда зловещую саму по себе. Так, Вольфзангер то оглу­шает себя спиртом, зная, что тем самым разрушает свой организм, то сближается с женщинам в заня­тых немцами областях. Он делает это, не считаясь со своей совестью, которая не всегда сдерживает его. Например, он пишет, как одурманенный вояка, которого только истощение может удержать от сек­са, ищет его, встречаясь без разбора с женщинами за линией фронта. Он приводит свое наглое требо­вание («матка, пришли нам две паненки, не отка­зывай усталым солдатам») в письме от мая 1944 го­да. Его мать уже давно знает, что паненки — это молодые девушки — «девочки-подростки», как на­зывает их Вольфзангер. Они возникают в его пись­мах вновь и вновь. Он сообщает о «разведке» в «за­полненной паненками сауне». Но ищет Вольфзангер скорее защищенности, чем секса. Это, очевидно, гораздо труднее найти на войне, где бывшие граж­данские лица ведут борьбу за существование. Он пишет своему дяде из Украины: «Конечно, хороши женщины, стройные, гибкие с прекрасными лицами и при косметике. Но ни грязные, безобразные де­вушки, которые предлагают свои услуги за кусок хлеба». В начале войны он еще боится домогаться любви у женщин чужих народов. Но в 1944 году это уже не имеет для него большого значения. По край­ней мере, можно пользоваться их услугами время от времени. Жизнь солдат на войне больше уже не является чем-то чрезвычайным, а становится обы­денной. К удивлению, ему — солдату оккупацион­ной армии, — по-видимому, удается создать нор­мальные связи. От российской действительности он больше не может уклониться, уходя в свои заня­тия литературой и музыкой. Вольфзангер все чаще встречается с русскими людьми, которые вовсе не похожи на те карикатурные образы, которыми изо­бражала их нацистская пропаганда. На позициях за Витебском Вольфзангер в мае 1944 года влюбляет­ся в Клару. «Кто знает, что могло бы случится, — спрашивает он, — если бы эта связь не закончилась очередным отступлением. «Прощание с Юрковаше-но было тяжело всем нам. Вчера вечером я еще ле­жал в постели у Клары и утешал ее до тех пор, пока она не заснула вся в слезах. Но утром, когда я на­градил ее прощальным поцелуем, она уже не плака­ла, а только всхлипывала, как Паула. Ее отец желал мне счастья, и мать одобряла меня. Разве такие люди могли быть моими врагами? Никогда».

Когда Вольфзангер позднее возвращается в эту в деревню, Клары там уже не было. Ее обвинили в связи с «подручными вермахта». Ясно было, что речь шла о ее связи с Вилли, хотя здесь, скорее всего, было меньше любви, а больше склонности к проституции. Вилли пытается облечь это приключе­ние в романтическую форму, но это никак не согла­суется с его дальнейшей жизнью между фронтом, военным госпиталем и отпусками. Иногда кажется, что эта романтика была необходима для него лишь ради того, чтобы без заботы написать очередное любовное стихотворение. Жизнь — это форма по­стоянных переездов и прощаний; и Вольфзангер согласует романтические представления со своими душевными настроениями. Под заголовком «Стрем­ления» он пишет стихотворение «для Лоры»:

Примири меня с моей судьбой,

Дай хоть немного последнего счастья

И позволь мне войти

В раскрытые поутру ворота.

Можешь ли понять ты,

Как хочу я вернуться в свой старый надежный дом? Позволь мне снова увидеть твою улыбку, Твое дорогое лицо.

Я буду счастлив вновь услышать твое слово, А затем спокойно уйду умирать одиноко. И знай: моя жизнь была прекрасна.

Поэт смотрит на себя словно со стороны. Сол­дат утешает себя и находит странным, чувствуя, что сам стал одним из тех, кто посылает любовные по­слания женщине. «Мы, солдаты, люди жестокие и суровые и поэтому радуемся, как дети, всяким неж­ным словам и жестам. И поэтому наши упрямые го­ловы не имеют в мыслях ничего другого, кроме воз­можности как можно скорее снова вернуться к сво­им мамам или Лорам, Ханнам, Гретам и в мирной обстановке прижаться к ним в их теплых гнездыш­ках! Да эти мужчины и герои настоящая загадка! И я не представляю себя никаким исключением из них».

Борьба и лишения, страх и долг, жажда мира, возвращения на родину и забота о своих близких — вот что определяло жизнь Вольфзангера и его дру­зей на фронте. Чем хуже становится положение не­мецких подразделений, тем активнее снабжают их спиртом. В большинстве случаев это водка, чаще всего разбавленная с различными добавками. Сол­даты называют эту смесь ликером. «Плохая водка отражается на моем здоровье, — сетует Вольфзан­rep, — я просыпаюсь с дурной головой. Но продол­жаю утешать себя в пьянстве». Напиваясь, он пада­ет со скамьи, приятели снова поднимают его и на следующее утро рассказывают ему все, что с ним произошло, так как Вольфзангер ничего не помнит. Если удается достать хороший спирт, то больную голову удается им вылечить. «В состоянии похме­лья я остаюсь только несколько минут, а потом при­хожу в себя, выпив смесь коньяка». Это не имело бы особых последствий, если бы компания не напи­валась каждый день. Вольфзангер пьет с другими солдатами, напившись, они посыпают себе волосы порошком от вшей, погружают друг за другом голо­вы в холодный ручей или в ведро с мыльной водой. Вольфзангер пьет даже тогда, когда остается один, и делает заметки в своем дневнике, если, конечно, у него есть запас водки. «Полбутылки шампанского орехового ликера, — отрезвляют меня, — пишет Вольфзангер в одном из своих писем. — У нас не было ничего другого во время прекращения воен­ных действий, кроме стакана бренди или другой выпивки. Не было больше ничего, что могло бы принести нам забвение. Поэтому мы цеплялись за вино. Души наши были опустошены, мы жили между боями и тяжелым трудом, и при этом старались достойно исполнить свой долг». Постоянный пере­ход от опьянения и головных болей к новому опья­нению и новым головным болям начиная с конца 1943 года сказывается на способности Вольфзан­гера к литературному труду. «Крепкий спирт отри­цательно влияет на мою работу», — отмечает он на Рождество в своем дневнике. Однако несколькими днями позднее во время новогоднего празднества пишет о своей способности отказаться от алкоголь­ного наркотика. «Я веду отныне праведную жизнь. Алкоголь не берет меня (до этого я все время пил водку)».

Любовь к матери в первую очередь заставляет Вольфзангера не предаваться депрессии и опус­каться до полного алкоголизма. Для нее он собира­ет остатки юмора, чтобы возможно легкомысленнее отнестись к тому, что происходит на фронте. Он на­ходит для него место.

Голод пронзал меня насквозь. Я разрывал бандероль, Доставал из нее огненные купюры И поедал их с наслаждением Среди огня, дыма и пепла. О,созерцание!