Алескендер Рамазанов - Дивизия цвета хаки

Да... Гости! Они зашли распаренные: Игнатов в полушерстяном обмундировании, портупея, все такое, с ним два генерала в генеральских чешских рубашках с лимонными пуговицами и при галстуках. Огромные такие, как медведи. Это были командующий армией и член Военного совета – начальник политического отдела армии. Очень большие (по габаритам) были генералы в Советской армии на моей памяти. И никогда, за редким исключением, не худые. Работа сидячая, что ли? Что большие – это понятно. Физическая сила в карьере офицера – большое дело! На первом этапе, разумеется. Да и партийным карлам-вырожденцам очень нравилось, что они могут руководить здоровыми мужиками-гренадерами. А что толстые – это от специальной пищи, которую враги народа из Военторга скармливали высокому начальству.

Генералы быстро и благосклонно осмотрели редакцию и типографию, а потом последовали в душевую.

Зашумела вода, зафыркали довольные «медведи».

Внезапно я отчетливо услышал:

– Доски-то прогибаются. Не провалимся? Какая тут у них глубина? Метра два?

Черт! Тонкие доски под таким живым весом действительно «заиграть» могли. Нужно было успокоить генералов. Представляете себе: купается человек и думает, что вот-вот в сливную яму упадет?

– Товарищ генерал, – подал я бодрый голос из-за стенки, – пол этот все выдержит. А под вами двадцать сантиметров – и железный кузов. На нем баня стоит.

– Ну, утешил! – в душевой довольно засмеялись.

А полы в душевой мы все же перестелили. Не в генералах дело. Доски ощутимо прогибались и под моими семьюдесятью килограммами.

Окружная газета «Фрунзевец» напечатала очередной мой материал «о героях ратных будней». На сей раз героем (я не беру это слово в кавычки) был командир расчета противотанкового орудия сержант Гуцу. Каким образом в славную молдавскую фамилию вкралось лишнее, несуразное «е» – не пойму. Но мой романтический заголовок был набран 48-м кеглем так: «Клинок сержанта Гуцеу».

Вот это был облом! Я пошел извиняться в дивизион. По-моему, сержанту было меня жаль. Он краснел и успокаивал: мол, что вы, товарищ капитан! Здесь же все про меня правильно. А вот про деда все правильно... А фамилия... Поймут, что это я.

Противотанковый дивизион мне откровенно нравился. Хорошее, крепкое хозяйство. Все было основательно. Впрочем, это характерно для артиллеристов на долговременных позициях. Командир здесь был умница в своем деле и очень хозяйственный человек.

Дивизион мог, с завидной точностью, накрывать цели в южном направлении от нашего плато. Во всяком случае, до Муршеха, Лархаби и за проклятую Мадрасу «Рапиры» доставали. А наши рейдовые группы в основном вступали в перестрелки с моджахедами именно в этой части речной долины Кундуза от Даври-Рабата до Хазары. Вот ведь, что хорошее, так не засело в памяти, а эти кишлачки и перед смертью не забыть! Впрочем, не внукам, так правнукам они еще станут «этапами большого пути».

Знакомство мое с вертолетчиками ослабло, они теперь были «за полосой», Акрамова откомандировали в Баглан, агитотряд был всегда доступен и однообразен. И тут появились новые знакомые. Два Александра. Багдасаров и Турбанов. Замполит и начальник штаба отдельного разведывательного батальона. Эх, знать бы тогда, что с этим вот ОРБ мне, уже в девяностых годах, придется исколесить Таджикистан – по крупицам, по именам бы собирал его живую историю. А тогда другое казалось вечным. Павлик Морозов, к примеру...

Багдасаров, армянин, манерами – медведь добродушный. Турбанов – сухощав, атлетически сложен, но нетороплив, несуетлив. С юмором мужик. Оба были честными и смелыми офицерами. За боевым охранением не отсиживались. И в рейдах бардака не допускали.

А боевая работа к тому времени заметно усложнилась. Я изложу по рабоче-крестьянски.

(По-другому – «по-господски» – вы всегда прочитаете в томах мемуаров о «периодах», «особенностях», «ситуациях» и «усилиях» военачальников. Не забудьте заодно посмотреть цифры потерь. 1982 год кровавой жатвой не обижен).

На земле уже не спасала скорость. Моджахеды научились уверенно стрелять из гранатометов всех марок. У них появились хорошие мины. Мощные «итальянки», противопехотные, не уступающие нашим, бескорпусные. Я видел замысловатые гранаты, мины, состоящие из одной спрессованной взрывчатки. Ее же осколками и поражался объект. Попробуй выковыряй «химию», которая в мышцах растворялась.

«Духи» своих убитых очень редко бросали. Оружие – тоже. В схронах можно было найти старые стволы от ЗПУ, треноги-турели, мины 82-мм. И патроны. Много и разных. Бывало, отступая, они бросали амуницию. Ее, впрочем, можно было купить в любом приличном дукане. Особенно ходко шли подмышечные кобуры. Но от советского пота нежная афганская сыромятина-шевро быстро дубела и страшно воняла.

В воздухе тоже становилось все неуютней. Теперь вертолеты набирали высоту над Кундузом, «лезли в гору». ПЗРК появились в каждой «банде», то есть более-менее организованном отряде моджахедов. Хотя никто сегодня точно не скажет, какой из погибших экипажей был сбит «Стрелой» или «Стингером», зенитным пулеметом или еще чем, а какой пал жертвой износа техники, аэродинамических особенностей и метеоусловий.

В июне 1982 года я впервые увидел портативную радиостанцию, которой пользовались моджахеды. С таким же успехом меня можно было подвести к пульту синхрофазотрона. А когда сведущие люди объяснили, что может этот кусок пластика и металла, я почувствовал легкую тошноту. От зависти. От унижения. Этот параллелепипед размером со школьный пенал практически не уступал нашей радиостанции на командно-штабной машине. Мне не надо было объяснять, что такое устойчивая связь в горах. По сей день уверен: будь у нас такое – на треть бы сократились потери личного состава.

Единственное, в чем мы были сильны: блокпосты и наши опорные ротные пункты. Вот куда огонь наш достает, то и наше. Только днем, конечно, и только ступая «в след», а утром обязательно после прохода саперов. На управления «духи» нападали редко. Обстреливали, это бывало. Впрочем, в Баглане они в основном молотили именно по управлениям. А наши в ответ, «не отходя от кассы».

Проскочил в Баглан. На окраине что-то вроде афганской МТС. Там и обосновались наши. Поехал из Кундуза с полковой колонной. Снаряды для «Д-30» и «Гвоздик»-самоходок, продукты, горючее. Командовал колонной суетливый майор. Росточку небольшого, в бронежилете. Все докапывался: а почему, мол, вы, товарищ корреспондент, без «броника» и каски? Пришлось доходчиво объяснять, что у меня их никогда не было, а вот уже год судьба милует. В то время пошли из Союза заморочки. То, что солдат в этой «железной шапке», как тот Железный дровосек, и бронежилет весом в двадцать килограммов – верный путь на тот свет, объяснять ему не хотелось. У него на лице и так было написано сто несчастий. Это я научился распознавать. Вон, старшего лейтенанта Гарника увидел в Тузеле, как он, мертвенно-бледный, прощается с женой – высокой, красивой, в длинном шикарном кожаном плаще, да на шпильках (чудо-женщина!), так внутри заныло – не жилец в Афгане. Да он и сам, видимо, чувствовал. Но смелый был, опять же – замполит батальона. Какие тут предчувствия. Мистика! Это было противно духу нашему.