Нгуен Тяу - След солдата

– Дядя, это мне?

– Тебе, только не зови меня дядей, я твой папа.

– Не-а, не папа…

Киню стало смешно и досадно.

– Пойди отнеси конфеты маме и скажи, что мимо проезжал папа, но торопился и зайти не мог. Понял?

– Да, хорошо, папа!

И мальчик побежал к дому, обеими руками крепко прижимая к груди гостинец. Жена Киня просеивала на кухне рис, когда сынишка закричал с порога:

– Мама, приходил папа, конфет принес!

– Где он?!

– Он сказал, что очень торопится, и пошел…

– Не придумываешь? Лы, отвечай, где ты его видел?

– На тропинке возле дома…

– Вот ненормальный! Был здесь и не мог даже заглянуть?…

Она схватила блузку, накинула на плечи и побежала напрямик, через бахчи, к зеленой дамбе, где у капоковых деревьев виднелась быстро удалявшаяся фигура Киня.

– Кинь!

– Некогда, не могу!

– Да остановись же ты!

На берегу, надевая блузку, она бросилась вслед за мужем, но тот стал удирать от нее. Вконец раздосадованная, она махнула рукой, обогнула бахчу и медленно побрела домой. А дома на кровати Кинь уже играл с сыном и хохотал во все горло.

Жена Киня в свое время была одной из самых заметных и к тому же самых работящих в округе женщин. Весь дом держался на ней: праздники и поминки, уход за стариками и, самое главное, дети. На нее во всем можно было положиться и со спокойной душой оставить дом на два-три года, как он это и делал, уходя на фронт. В нечастые короткие встречи она делилась с мужем всеми заботами. Самой большой их заботой были дети. Однажды, приехав на побывку с фронта, Кинь узнал, что Лы убежал из дому. Жена плакала, умоляя найти его и во что бы то ни стало вернуть домой. После недельных поисков Кинь наконец нашел Лы среди молодежи на одном из участков строившейся в горном глухом пограничном районе дороги.

Сына Кинь увидел в тот момент, когда Лы ругался с бригадиром, угрожавшим кого-то выгнать или срезать зарплату.

– Оставьте свои привычки надсмотрщика! Это вас нужно гнать отсюда! - кричал Лы, и все были на стороне его сына - этого юнца с измазанными глиной ногами и в ватнике с продранными локтями.

– Мать велела привезти тебя домой, а то ты совсем от рук отобьешься, - сказал сыну Кинь.

– Я послал ей письмо. Останусь здесь. Не бойся, не отобьюсь.

Кинь тогда впервые заметил, как повзрослел сын.

Времянка, где жил Лы вместе с другими парнями, стояла у самой стройки, но очень далеко от воды. Быт строителей был не налажен. Бесхозяйственность руководителей возмутила Киня. Он снял с себя и оставил сыну все, что мог, в том числе и гимнастерку, в которой приехал с фронта. Молодежь в честь его приезда поджарила кофейные зерна и сварила в большом бидоне кофе. Всю ночь Кинь не сомкнул глаз, прислушиваясь к крикам косуль в лесу и топоту возвращавшихся с работы людей. Под утро Лы сказал ему: «Спи» - и, взяв кирку, ушел. Кинь смотрел ему вслед и думал: «Когда же мальчишка ускользнул от меня?…» Кинь знал, что никакие убеждения не помогут, и Лы, этот упрямец, не вернется домой. Вот она, его кровь! Не зря, значит, жена говорит: «Весь в тебя…»

Кинь сложил в холщовую сумку карту района военных действий. Заметив выступившую из мрака фигуру, невольно подумал: «Может, это Лы вернулся и ищет его?»

– Кхюэ, ты?

– Так точно, я.

– Все готово? Где наши?

– Ждут. - Кхюэ протянул ему вещмешок и посох. Сзади послышался приглушенный говор, замелькали огни факелов, и Кинь увидел человек пять из комсостава. Все были готовы в дорогу. Через два дня уже в районе дислокации войск, принимавших участие в операции, Киню предстояло провести первое полковое партийное собрание. Туда надо было добираться глухими тропами, по бездорожью, с проводником.

Солдаты спали. Это был последний отдых перед завершающим броском. С высоты птичьего полета расстояние, отделявшее их сейчас от фронта, казалось ничтожно малым. Были видны даже мерцающие цепочки осветительных ракет, висевших в небе над Кхесанью у дороги № 9. Кинь окликнул Донга - тот должен был показывать путь - и, засучив выше колен брюки и взяв в руки посох, прошелся между рядами развешанных гамаков, стараясь в густой темноте не наткнуться ненароком на какой-нибудь из них и не потревожить спящих, чье ровное дыхание казалось ему сейчас дыханием самой земли, «Спите, ребята, спите. Завтра в бой!» - подумал он. Сердце его переполняла отцовская нежность к своим бойцам. Мысли были заняты предстоящей операцией.

Операция «Котел»

Думы о своем, личном и на фронте не оставляют солдата. Бывает, что думы эти прячутся где-то в глубине души, будто скрытая от глаз влага под травянистым покровом топи, но бывает и так, что какая-нибудь из них крепко засядет в голове и долго будет мучить.

С чувством смутной неловкости Лыонг вспоминал о том, как в один из напряженнейших дней перехода их спецгруппы к месту подготовки операции, когда каждые сутки приходилось покрывать расстояние между тремя пунктами снабжения, разбросанными вдоль пути, он попросил у комполка разрешения завернуть на 34-й пункт, сказав, что ему необходимо передать письмо родственнику одного из своих разведчиков. Командир полка Нян, отвернув рукав, глянул на свои внушительные, со светящимся циферблатом часы и спросил:

- Сколько времени тебе для этого понадобится?

Лыонг ответил, что часа достаточно. Во взгляде Няна ему почудилась усмешка: «Знаю, что тебе надо». И это только усиливало его смущение.

Лыонг быстро нашел 34-й пункт, расположенный в стороне от дороги за грядой известняка, над которой разносилось журчание множества ручейков, заливавших окрестности. Поставив ногу на один из белевших у обочины мокрых камней, Лыонг вдруг остановился в нерешительности. Он был не в силах понять, что же с ним все-таки происходит: никогда еще он не вел себя так бессмысленно. В сердцах Лыонг уже хотел повернуть назад, но ноги будто сами несли его вперед. Прыгая с камня на камень, Лыонг преодолел не один черневший среди белого известняка поток. Было четыре часа утра. Неожиданно разразился ливень. Лыонг перетянул ремень автомата, опустил его дулом вниз, набросил на плечи полиэтиленовую накидку, по которой сразу же забарабанили капли дождя.

Увязая в жидкой грязи и ежась от холодных капель, попадавших за шиворот с соломенной крыши, Лыонг довольно долго топтался, не решаясь войти, возле приоткрытой двери в кухню. Бамбуковый дымоход был запрятан под землей, как раз в том месте, где стоял Лыонг. Казалось, еще немного - и подошвы его матерчатых башмаков воспламенятся. Через приоткрытую дверь виднелась, вся в клубах пара, гора горячих белых рисовых лепешек, наваленных на высоком дощатом настиле. Пар закрывал лица сидевших вокруг девушек. Их было человек пять или шесть. Все они - и толстушки, и худышки, - не сводя глаз со своих красных, будто ошпаренных рук, катали из риса лепешки. Неумолкавшее хихиканье, то и дело сопровождавшееся взрывами смеха, свидетельствовало о том, что и этот девичник не обходился без непременных разговоров о парнях. Подслушивание претило Лыонгу, а тут он оказался невольным свидетелем озорных разговоров. Он настолько смутился, что хотел было ретироваться, но в эту минуту одна из девушек обернулась и бросилась к двери.