Александр Колотило - Афганистан идет за нами вслед

Этот эпизод вспомнился совершенно случайно. Даже помимо воли. Думал совершенно о другом. О том, что до него здесь никому нет дела. Все действуют по штатному расписанию. У каждого своя задача, свое место. А Степанов, штабной офицер, не предусмотрен ни в каком экипаже, ни в какой машине. Только будет мешать людям…

— Саша, — окликнул Алексей Лозинского, — ты-то хоть найдешь мне место? По старой дружбе…

— Сейчас, Леша… Подожди, сначала надо всех рассадить. Курсовой пулемет по правому борту, может, освобожу. Там сядешь, — торопливо ответил ротный. — Матвеев, тащи сюда «вэвэ»…

— Алексей! — услышал сзади Степанов голос старшего лейтенанта Митрофанова. — У меня место в экипаже найдется…

— Точно?! А то уже с ног сбился…

— Как-нибудь потеснимся… — Митрофанов высунулся по пояс из люка:

— Какой черт несет тебя на перевал? Зачем сам на рожон лезешь? Ладно, мы должны идти…

— Володя, ты что же думаешь, если служу в штабе, то должен прятаться за спины других? Да как я в глаза вам смотреть буду?..

— Брось эти высокие материи. Схлопочешь шальную пулю… Было бы за что. Без тебя обойдемся. Садись в мою машину, она пойдет в бронегруппе по дну ущелья. Дам радиостанцию. Настроишься на нашу волну, по переговорам поймешь всю динамику боя… А самому на перевал лезть нечего…

Степанов задумался. Все пойдут в горы, а он останется в машине, спрячется за ее броней. Кого-то, возможно, ранят или даже убьют, а старший лейтенант, офицер, который может командовать взводом, ротой, а потребуй того обстановка, и батальоном, отсидится… Что о нем подумают люди? А сам? Сможет ли открыто и прямо посмотреть в глаза Ивановскому, Туманову, Москвину? Тому же переводчику? И, наконец, Лозинскому, Митрофанову, солдатам их экипажей? Сашка, тот даже носилки уступил. Как будто обязан был это сделать. А теперь Алексей, сам напросившийся в рейд, должен спрятаться за спины других? Нет, ни за что. Это он сказал и Митрофанову.

— А жаль, — вздохнул тот. — Тебе же хотел лучше.

Степанов постоял в нерешительности между машинами Лозинского и Митрофанова, все еще выбирая, в какую же сесть. Воспользоваться приглашением Володи, только пойти потом на перевал? Какая разница, где ехать? А можно с Лозинским. Да, лучше с ним. Он обещал пулемет…

— Саша! — крикнул показавшемуся из командирского люка Лозинскому, проверявшему готовность к маршу, — у тебя как с правым курсовым-то?

— Сейчас освобожу… Сыпь сюда, — ответил ротный и наклонился над люком, видимо, приказывая пулеметчику подвинуться.

Отбросив последние сомнения, взобрался на броню. При этом каска глухо звякнула о корпус машины. Чертыхнувшись, бросил ее и бронежилет вниз, а затем опустился на сидение и cам. Только устроился за пулеметом, как над головой раздался знакомый хрипловатый голос.

— А, это ты, Степанов? Подвинься, я здесь сяду…

— Товарищ майор, — возопил обиженно Алексей, — с таким трудом себе место нашел…

— Ладно, не ворчи. Лезь назад. Ну мне-то ты, лысому майору, можешь уступить?

— Вячеслав Алексеевич… Сели бы в другую машину…

— Считай, договорились. На обратном пути так и сделаю, — обнадежил Москвин.

Степанов, ворча и поругиваясь, перелез на корму, пристраиваясь у задней амбразуры. Зацепившись обожженным плечом, зло скрежетнул зубами: «Нэ було у бабы хлопот…»

Колонна тронулась. Мерно покачиваясь, офицер время от времени посматривал в бойницу. Наблюдал за идущей следом машиной Митрофанова. Все люки в ней были закрыты. Лозинский же сидел на башне, и его длинные ноги, свешенные вниз, почти упирались в самый полик «бээмдэшки». Больше Алексей ничего не видел. У одного из кишлаков колонна стала. Там по договоренности должен был присоединиться проводник.

— Дай глотну свежего воздуха, — пробрался к Лозинскому. — Со вчерашнего вечера мутит. Траванулся чем-то…

— Мы все через это прошли. Лишь бы не гепатит. Живот хватает?

— Да бегаю понемногу. Как у плохого солдата — на того перед боем всегда «медвежья болезнь» нападает…

— Не казнись. На, глотни. Здесь крепкий чай. Поможет, — Лозинский отстегнул с пояса фляжку, подал Степанову.

В это время мимо машины прошли Ивановский, Туманов и переводчик. Афганцы подвели проводника. На вид ему было лет тридцать. Ростом выше среднего, стройный. Строгое выражение лица. Плечи закутаны коричневым покрывалом. Из-за спины торчал ствол карабина.

Говорили недолго. Оказывается, ночью напали на его кишлак. Звуки этого боя и слышал Степанов. А потом уже стрельбу открыл афганский батальон. Для собственной уверенности и острастки душманам. А те, убив шестерых человек, ушли в горы так же внезапно, как и появились. Видно, разведка боем.

Проводника взяли на броню, и колонна пошла дальше. Алексею хотелось тоже, как и Лозинскому, вылезти на броню. Здесь, у самого двигателя боевой машины, изнывал в тесноте. Доводил запах соляра. И без него мутило. Степановым владело какое-то нехорошее чувство, сосущее, угнетащее. Все мешало, раздражало. Желание было одним — побыстрее вылезти из этой консервной банки. Там хоть простор и свежий воздух. Когда ты все видишь и что-то зависит от тебя самого, значительно легче. А тут везут куда-то, как кота в мешке, и кроме ног ротного да задней машины в триплекс не видно ничего.

Грохот, ударивший сжатым воздухом по барабанным перепонкам, был до такой степени сильным, что Степанову показалось, будто выстрелили не из пушки «Гром» боевой машины десанта, а из тяжелой гаубицы. Алексей ничего не видел. Но наверху, без сомнения, что-то случилось. Заметил только, как напряглись ноги ротного.

В бою всегда с особым чувством ждешь первый выстрел, и каждый раз он бывает самым громким и самым сильным. А еще — внезапным, хоть и может прозвучать с минуты на минуту. Потом уже не страшно. Дальше — ты не ты. Кто-то другой. Он выпрыгивает из боевой машины, бросается за какой-нибудь валун, ищет в прорезь прицельной планки того, кто может мелькнуть серым силуэтом между камней… И лишь увидит эту фигурку, начнет зло вбивать одну короткую очередь за другой. В мрачный безжизненный базальт, в темные проемы расщелин, в быстрые призрачные тени… «А орудие ли это выстре…» — все-таки попытался усомниться. Но додумать не успел. Рвануло так, что оглох сразу на оба уха. Ма-шина стала. И вдруг заметил: на бедре у Лозинского появилось кровавое пятно.

— Сашка, ты ранен? — закричал Степанов и еле услышал свой голос. Больно отдало в барабанные перепонки.

Лозинский стремительно упал на сидение и захлопнул за собой люк.

— Ты ранен, Сашка? Да что с тобой? — на этот раз Алексей уже отчетливо услышал свой голос. Только он был каким-то чужим и отдавался звоном под самой черепной коробкой.

Быстро перелез к другу и попытался схватить того за рукав комбинезона. Но тут Сашка обернулся. Даже в полумраке Алексей заметил, какое у того бледное лицо.