Александр Колотило - Афганистан идет за нами вслед

В десятке метров в стороне наткнулся на Володю Митрофанова. Тот лежал сбоку у дороги. Лицо и голова были целыми. Лишь темные густые и волнистые волосы опалены взрывом. Нога оторвана по самый пах. Как будто ее и не было. И ни кровинки вокруг… Алексею показалось, что голова у погибшего стала меньше… Засмотрелся в широко раскрытые глаза… Лицо товарища было спокойным. Отсутствовал даже намек на гримасу боли — смерть наступила мгновенно.

Кто-то остановился за спиной. Алексей обернулся и увидел сапера Федорова. Вместе в карты играли два дня назад. Тогда Ивановский возмущался, что Митрофанов не организовал ни одного собрания. Теперь уж он ничего и никогда не проведет…

Старший лейтенант снял каску и тоже молча уставился в лицо замполита. И вдруг сказал тихо и виновато:

— Леш… Сколько были вместе, а только сейчас заметил, что у него глаза голубые… Эх, Вовка, Вовка…

Степанов вздрогнул. Защемило сердце. Глаза… «А у моей дочки такие пушистые ресницы, что кладу на них спичку, и она держится…» Когда это было? — В феврале семьдесят седьмого…

В тот день предстояло десантирование. Начались ученья. Но разыгралась метель. Она бушевала уже вторые сутки. Командование решало: ждать летную погоду или вывозить полк в район эшелоном. Ученья на несколько часов приостановили. Степанов сидел с Алешкой Медведем и Володей Митрофановым в тесной мрачной комнатке комитета комсомола, насквозь прокуренной, и коротал время. За разговорами вспомнили о детях. Наверное, оттого, что впереди были стылые ночи зимних учений в глубоких белорусских снегах, а эта комната, по-казенному неуютная и темная, еще больше навевала тоску по домашнему очагу. Алексей молчал. У него тогда еще не было Маши. Больше говорили Медведь и Митрофанов. И вот тогда, застенчиво улыбнувшись, Володя сказал: «А у моей дочки такие пушистые ресницы…» Нет уже на свете Медведя, сегодня не стало и Митрофанова…

— Он меня приглашал в свою машину… — вспомнил Степанов. — Говорил: «Хочу, как лучше тебе…»

— Значит, повезло вдвойне, ты же у Лозинского ехал?

— У него, у Сашки…

— Я пойду, Леша… Мои впереди ищут мины… Как бы чего-нибудь не случилось…

И сапер ушел в голову колонны, где десантники уже щупами и приборами исследовали каждый метр дороги…

Подошел Лозинский, молча покачал головой. За ним — два солдата с носилками. Алексею показалось, что это те, на которых он спал прошлую ночь. Впрочем, последнее не имело никакого значения…

— Уложите замполита… — сказал Сашка и отвернулся.

Не сговариваясь, офицеры направились к своей машине. Степанов увидел на дороге припавшие пылью человеческие внутренности, куски мяса… Только теперь обратил внимание: солдаты что-то собирали. Он понял, что…

Свернув с дороги, подошли к сидевшему на камне, опустив голову на грудь, врачу батальона. Его помощь сегодня никому не понадобилась. Бугристое красноватое лицо капитана было усталым и хмурым. Степанов тоже присел. Посмотрев в сторону, увидел лежащий рядом какой-то орган.

— Володя… — толкнул он доктора. — Это сердце?

Тот равнодушно проследил за взглядом старшего лейтенанта и коротко ответил:

— Почка…

— Ты знаешь, Лешка, за Митрофановым смерть шла по пятам, — сказал к чему-то Лозинский.

— Она за каждым здесь ходит, — угюмо проговори врач.

— Нет, с Митрофановым было по-другому. Помните, в первый день «Семьдесят шестой» в гору врезался?

— Тот, что с бензозаправщиком?

— Во-во. В самолете летел полковой фотограф с портфелем Митрофанова. Володя все сокрушался: «Бог с ними, с вещами… Человека жалко. Хороший был парнишка…» И вот теперь его самого… Сначала портфель, потом его…

Степанову стало невыносимо. Он поднялся и опять пошел к взорванной «бээмдэшке». Что-то тянуло туда… Убитых уже снесли в одно место. Здесь распоряжался Туманов.

— Олег… Степанов… Да, что вы все стоите там, идите оттуда, — крикнул Ивановский. — Солдаты справятся без вас…

Алексею запомнился молодой солдат механик-водитель Сережка Трофимов. Его, видно, ударило о панель… Потом отбросило и — затылком о что-то острое. Лицо, вернее то, что можно было назвать им лишь условно, было изуродовано до неузнаваемости…

Степанов после удивлялся, как это никто не сошел с ума от всего увиденного. Неверное, потому, что в мозгах словно существовала заслонка. Она прятала в глубину сознания все жуткое, обнаженное, несовместимое с обычными человеческими понятиями. Сам Алексей словно бы раздвоился. Он остался в Кабуле. Со всеми эмоциями, чувствами, переживаниями. А бесстрастный двойник воспринимал действительность спокойно и безучастно. Словно это было не наяву, а в немом кино. Как будто не с ними, погибшими, курил ночью на краю пшеничного поля. Лишь подумал:

«Живет человек… Царапнет руку, заботливо смажет ранку йодом… Бережет себя, лелеет, холит свое тело… И вдруг ту руку, изуродованную до неузнаваемости, бросить на дорогу, в пыль… Это нам кажется, что будем жить вечно, что есть какое-то табу — не убий… А все ведь предельно просто. Даже ничего осознать не успели… Большие куски собрали, маленькие привалили камнями…»

Степанову стали ненавистны эта чужая мутная река Кунар, высокие мрачные горы, знойное афганское солнце… Неужели и частица его тела может остаться здесь, на этой проклятой богом земле? Навеки, навсегда… Подумал:

«Нет, только не это… На Родину! Даже мельчайшая клеточка не должна остаться на чужбине. Если сгореть дотла, и то пусть ветер подует и понесет дым в сторону дома…»

Первый выстрел хлестнул совсем рядом. Казалось, метрах в десяти. Дорога мгновенно опустела. Упал за камень, осмотрелся по сторонам: «Кого на этот раз?» Но не услышал ни крика, ни стона. «Кажется, обошлось», — облегченно вздохнул и снял автомат с предохранителя.

— Наблюдать!.. — донесся обрывок команды Ивановского.

До боли в глазах всматривался в каждый валун на крутом склоне горы. Может, бинокль блеснет, оптический прицел… Ну хотя бы камешек покатится вниз… — Нет. Ни звука…

— Товарищ майор! Вижу пещеру! — крикнул старший лейтенант, замкомроты Лозинского.

— В машину! — скомандовал Ивановский. — Два пристрелочных…

Офицер вскочил на броню, юркнул в люк. Сам сел за наводчика-оператора. Послышался звук включенного привода башни. Довернув ее, замкомроты стал наводить орудие в цель. Ствол хищно дернулся вверх один раз, другой… Прогремел выстрел. Осколочный ударил чуть выше пещеры. Теперь уже ее заметил и Степанов. Короткий хобот орудия еле заметно опустился. И вновь выстрел.

«Недолет, — подумал. — Взял в вилку. Молодец… То, что надо…»

Старший лейтенант вбил две осколочные гранаты в едва заметный проем пещеры. Если кто-то там был, Алексей ему не позавидовал. Развернув башню, офицер прошелся еще длинными очередями по склону горы. Больше никто не стрелял. Степанов по-прежнему высматривал притаившегося противника, но ничего не видел. Горы были безмолвны. Замкомроты выглянул из люка.