Олег Губенко - Отступление от жизни. Записки ермоловца. Чечня 1996 год.

Нередким было его шутливое обращение к некоторым молодым казакам — своим ровесникам:

— Ну, ты, чебуратор…

И в этом комичном производном от Чебурашки и Терминатора, явно несовместимых между собой понятий, была и вся нелепость войны, и приземлялась наша взмывающая ввысь гордыня, и улыбка подлечивала солдатскую душу, пробиваясь лучиком света через ежедневную серость. Применял Серёга слово «чебуратор» и по отношению к себе, и в этом была его простая, но глубокая мудрость: через смех над самим собой отсечь возможность хоть как-либо возвыситься над кем-либо из окружающих. А окружающие быстро подхватили новое словечко, и прилепили его Серёге в качестве второго имени, при этом (надо отдать им должное), не вкладывая в своё отношение к Николаеву ни капли насмешки или пренебрежения. Этого парня действительно было за что уважать: он спас наше отделение ночью на радиоэлектронном заводе в Грозном, когда первый услышал приближающегося противника и открыл по нему огонь из РПК.

Мы работали с ним в паре в бою под Старым Ачхоем, и я хорошо помню его состояние, сосредоточенное и, в то же время, шутливое, когда мы окапывались у дороги, пролегающей между этим аулом и Орехово. Позиции боевиков были внизу, огонь ими вёлся соответственно снизу вверх, поэтому мы быстро сообразили, что находимся в нейтральной зоне, высотою от земли метра в полтора, где можно себя чувствовать очень даже комфортно. Метрах в двадцати от нас в придорожном кювете лицом вниз лежал казак, которого сначала мы приняли за убитого, но вскоре поняли, что это не так: боец вздрагивал от срезаемых пулями и падающих на него веточек раскорчёванных яблонь. Серёга закурил и, кинув в казака камешком, крикнул:

— Братан, курить будешь?

Боец с трудом приподнял голову, быстро-быстро промотал головой в знак отказа, и вновь уткнулся лицом в землю, вжимаясь в неё как можно сильнее всем телом. Ядовитая инъекция страха размазывала человека, на какое то время убивала в нём возможность восприятия происходящих событий и своего места в них, лишала всех чувств и эмоций, кроме одного, вошедшего вместе с инъекцией в кровь и безраздельно подчинившего себе сознание.

А Чебуратор «хохмил», и в лицах, с выражением пересказывал эпизод из мультфильма про поросёнка Фунтика:

— «И пули свистели над нашими головами…», «А сапоги над вашими головами не свистели?»…

Он не раз вспоминал этот мультяшный эпизод и до Старого Ачхоя, и через восемь дней после него в Орехово, где мы опять «работали» вместе, и в горах, куда направил нас «указующий перст» комбата на следующий день после передислокации батальона под Шали. Пересказ этого эпизода был Серёгиным коронным номером, его визитной карточкой, и в этой присказке зеркально отражалась натура Чебуратора, большого и мудрого ребёнка, обожжённого войной, но не переломленного ею пополам.

И сейчас, в ситуации с отказниками он был одним из первых, кто своим выбором продолжения своей войны, подтвердил незыблемость понятий долга и присяги. Серёга встал со мной рядом, помог выкарабкаться из сложной ситуации, и, по сути, шаг этот он сделал, фактически ступая на последнюю в своей жизни тропу. А мог ли он поступить иначе?

Я не думал о том, кому же из казаков-минераловодцев, остающихся в Беное, и не вошедших в группу, отправляющуюся со мной в расположение батальона под Шали, поручить дело, которое в сложившейся ситуации казалось мне наиважнейшим. Чебуратор был первым сегодня, как был первым всегда и в строю, и по жизни, и я обратился именно к нему, интуитивно понимая, что Серёга порученное дело не бросит, не провалит, не подведёт и сделает всё, как надо, на пятёрочку:

— Нас остаётся на семь человек меньше. Надо бы подстраховаться, поставить при подходах из леса дополнительные «растяжки».

Чебуратор молча кивнул. Это была «работа», которую он понимал и делал хорошо, тем более что вторым номером к нему определили Вовку-Маньяка — бродягу-отшельника, всегда избегавшего поездок на базу, предпочитая им вылазки в руины, как это было в Орехово, или же в лес, как это предполагалось сейчас.

У нас не было расставаний, перед отъездом мы не смотрели друг другу в глаза, не говорили последнего «прощай и прости». Никто не знал, что в неприметном и банальном в своей будничной серости эпизоде нашего отъезда на базу в последний раз пересеклись наши жизненные кривые, а дальше они стремительно разбегались друг от друга в разные стороны, и кривая Чебуратора втягивалась пространством войны, сжимающимся до точки невозврата.

Всё то, что осталось в Беное, на какое-то время ушло для меня на второй план. База под Шали вернула нас в реальность околовоенного мира, живущего по своим законам, и не подверженного аргументам нашей логики. Мы вырвались из своего тревожного, но привычного пространства, вырвались с чувством и верой в то, что всё находящееся кругом тоже подчиняется тем же самым законам, по которым живёт наш мир.

Реальность действовала отрезвляюще, растворяя иллюзии и показывая, что существуют ещё и параллельные миры, обитатели которых — явные «инопланетяне» — не хотят быть такими же, как мы, не понимают нас и считают назойливыми чужаками. Может быть, я и ошибаюсь, но к такому выводу пришёл после первого же разговора, произошедшего на базе, когда мы столкнулись с представителем такого параллельного мира, всем своим видом показывающего всю ущербность и плебейскую недостаточность чужаков. Сначала я думал, что начинаю разговаривать с адекватным человеком, который с радостью нас встретит и от всей души поможет нам с боеприпасами, за выдачу которых является ответственным, но после первых же фраз уяснил для себя, что вступаю в контакт с «инопланетянином», глубоко безразличным к нуждам и чаяниям иных цивилизаций.

Достаю листок бумаги, зачитываю:

— Ф-1 — четыре ящика…

— Не дадим, у нас эФок мало. Вы их на растяжки потратите.

У меня глаза округляются:

— А на что их тратить? На самоподрыв, если боевики окружат? Мы без растяжек вообще открытыми будем!

— Я же сказал: эФок нет. Хотите, возьмите ящик РГН…

— ВОГи есть?

— Для подствольников?

— Да…

— ВОГов нет…

— «Осветиловки» есть? Нам хотя бы с полсотни.

— «Осветиловок» нет, и не будет.

— Это как же так? — начинаю заводиться. — У вас тут каждую ночь фейерверк, как на Новый Год, а для нас зажали? Нам же они нужнее, мы в лесу стоим, без подсветки нам хана…

— Нет, и не будет, — безразлично отвечает «инопланетянин».

— А что у вас есть?

— Пять — сорок пять, семь — шестьдесят два, и выстрела для РПГ-7…

— Да нам в лесу пять — сорок пять и РПГ-7 и на хрен не упали! — срываюсь на крик.

— Берите, что есть, — монотонно, без эмоций говорит «инопланетянин».