Олег Губенко - Отступление от жизни. Записки ермоловца. Чечня 1996 год.

Приведённые выше случаи не свидетельствуют о духе враждебности внутри группировки. Всё это было, скорее, проявлением неразберихи, отсутствия связи между подразделениями и внутри подразделений, а также, как было уже сказано, элементарным разгильдяйством.

Но далеко не братские чувства испытывали все мы, оказавшиеся на мятежной территории, ко всем тем, кто жил по принципу: «кому война, а кому мать родная».

Кем были для нас члены российского правительства, являвшиеся акционерами тех грозненских предприятий, рядом с которыми гибли наши товарищи в марте 1996 года? Или же неизвестные нам «жирные коты» в погонах, которые делали деньги на войне, продавая и покупая нашу с вами жизнь и смерть? Или же вроде бы как своя, «отечественная», пресса, поливающая ушатами грязи всех тех, кто решил защищать Россию здесь, на её окраинах? Кем были для нас те, кого ещё вчера называли мы нашими братьями по казачьей судьбе и по оружию, и кто сегодня стал дезертиром, проклинаемый нами?

И может быть поэтому, замкнувшиеся в своём ожесточении, некоторые ермоловцы дистанцировались и от всего окружающего мира, и от всех остальных военнослужащих группировки, подразделяя их на «ВэВэшников» и «федералов», и считая, что казаки — это нечто особенное.

Озлоблённые за всю пролитую боевиками кровь мирного казачьего населения Терека и Сунжи, ермоловцы видели виновность в этом не только чеченцев и ингушей, но и, в первую очередь, продажных кремлёвских политиков.

Характерным мнением, с которым соглашались некоторые казаки, была шальная мысль, высказанная одним из бойцов:

— Дурак Басаев, что против казаков пошёл, убивать наших людей начал… И то, что в Будённовске натворил, тоже себе же хуже сделал… Не наделал бы он глупостей, не обижал бы русских, давно бы уже казаки вместе с ним под Москвой были…

Нет, ермоловцы не питали к чеченцам «тёплых чувств», они всегда оставались для казаков врагами, но терцы и сами были кавказцами, им понятнее был менталитет, национальный характер горцев, нежели тех парней, которые являлись своими по языку, вере, и крови, но не понимали Кавказа, поскольку прибыли из далёкой России…

Я помню, как перед первым боем казаки нашего взвода, подбадривая товарищей, и наводя воинственную жуть на себя и друг на друга, фантазировали на тему чеченцев:

— Они сколько наших людей уничтожили… Это нация, не подлежащая перевоспитанию… Рука не дрогнет, даже если женщина будет передо мной…

Наверно, Господь слышал эти слова, и решил испытать людей ситуацией, на которую они сами напрашивались…

Мы заходили в Грозный 8 марта в четыре часа дня. До темноты оставалось не более двух часов, а нам была поставлена задача углубиться через Заводской район в столицу республики до места расположения стадиона, выставляя и обустраивая через каждый километр блокпост.

Чем дальше мы продвигаемся вперёд, тем больше нагромождение со всех сторон коммуникаций, производственных корпусов и нефтеналивных башен. Картина довольно жутковатая, попахивает какой-то сюрреальностью…

Мы ещё до конца не осознаём, что втягиваемся в пространство первого боя, и состояние, охватившее душу, лишено томительного страха. Скорее, было какое-то любопытство, желание увидеть и почувствовать нечто новое, неизведанное.

Выставляем первый блокпост, второй необходимо создать около путепровода, где два дня назад шёл сильный бой, в котором подразделение Внутренних войск понесло серьёзные потери. Двигаемся дальше…

Стрельба началась неожиданно. Первые секунды я не мог понять, что происходит, и с удивлением смотрел на то, как пули цокают и утыкаются в дорогу, и как начинают бить в ответ наши «стволы».

Опомнившись, скатываюсь с «брони», оглянувшись назад, сдёргиваю с плеча РПГ-7, вставляю выстрел, и, «нащупав» цель, жму на курок.

Бой разворачивался стремительно по всем правилам классической засады. Узкая, зажатая строениями и коммуникациями, и простреливаемая с двух сторон дорога была для боевиков подарком. От основных сил батальона оказалась отрезанной голова колонны, в которой находился комбат и взвод разведки — один из БТРов был подбит и тут же загорелся.

Не раз в подобные ситуации попадались части и подразделения федеральных войск, и по всем прогнозам боевиков этот сценарий годился и для ермоловцев. Они просчитались в одном: в батальоне были не «срочники», много наших парней прошло через «горячие» точки, и казакам не надо было отдавать приказ на стрельбу.

Противник был ошеломлён — не было паники, и с первых же секунд батальон огрызнулся одновременно всеми пятьюстами «стволами». Я видел, как бойцы взвода АГС начали вести огонь прямо с «Уралов», миномётчики, действуя точно и слаженно, развернули батарею под огнём противника. Очень достойно держалась «голова» колонны, точный и прицельный огонь вела по боевикам находящаяся рядом с комбатом единственная в батальоне БМП-1.

Бойцы с ходу вычисляют огневые точки противника, и начинают перекрёстным огнём, предварительно не договариваясь об этом, но, понимая друг друга интуитивно, выбивать эти «гнёзда».

Металлические конструкции производственных помещений, казалось, покрыты сплошной сеткой вспышек невидимой сварки, и мы понимаем, что спасёт нас в этой ситуации только плотность нашего огня…

Казаки прорвались на помощь командиру батальона, когда уже взорвался почти весь боекомплект горящего БТРа. Занимаем оборону, и, прячась за бронёй и бетонными сооружениями, давим огнём противника. Начинает смеркаться…

Боевики не прекращают сопротивление, хотя интенсивность огня с их стороны стала значительно меньше. Мы в замешательстве, комбат выходит на связь с командованием, и мы не знаем, что ждёт нас дальше — или же бессмысленное и самоубийственное продвижение в ночной темноте вперёд, или же возвращение на исходные позиции.

И вдруг казаки замечают в придорожной канаве шевеление и стоны, присматриваются:

— Бабы…

Пробираемся к этому месту и обнаруживаем там двух чеченских женщин лет сорока, одной из них требуется помощь — у неё пулевое ранение.

И здесь происходит то, что может показаться на первый взгляд невероятным. Казаки, считавшие ещё несколько часов назад своими кровниками всех чеченцев, приходят на помощь тем, кого, не разбирая национальности, война вгоняет в бесчеловечное состояние полного отчаяния и нескрываемого страха.

Фролкин Виктор вколол раненой свой промидол и сделал перевязку. Чуть поодаль мы обнаружили ещё двух «гражданских» — девчонку восемнадцати лет и маленького роста сухонькую старушку в очень преклонном возрасте.

Приказ об отступлении был получен около шести часов вечера, и мы начали медленно, огрызаясь огнём и прячась за броню, выходить с территории ловушки.