Константин Эрендженов - Сын охотника

– Это не женское дело, – мягко ответил Хара, – ты вот береги тут внука да свекровь, а мы с сыном пойдем на большую охоту, – и, кивнув Мергену, добавил как бы между прочим – живей, живей одевайся. Волки Гитлера перешли границу. Надо собираться возле конторы и – в военкомат.

– Значит, война?! – вскрикнула Кермен.

– Ты тут, дочка, приготовь белье, кружку и все, что надо мужу в дальнюю дорогу. А мы пока сходим к конторе.

Председатель, одетый в военную форму, сохранившуюся еще со времени службы в дивизии Оки Городовикова, стоял на крыльце, снова и снова повторял:

– Граждане призывного возраста должны в двенадцать часов выехать в военкомат. Машина будет подана. Повторяю, только мужчины призывного возраста!

Он был окружен стариками, такими, как Хара, безусыми юношами, девушками. И все они просили взять их в военкомат, где они надеялись добиться отправки на фронт.

Видя, что председатель неумолим, один высокий бледнолицый паренек лет шестнадцати махнул рукой и крикнул:

– Ребята, айда пешком в военкомат.

И целый отряд добровольцев – подростков, в брюках и в юбках, отправился по дороге к улусному центру.

Хара, посмотрев на все это, поднялся на крыльцо и заявил председателю, что тот не прав. Впервые в жизни охотник Хара произносил длинную речь.

– Председатель просто не понимает, что охотники и чабаны до ста лет остаются в призывном возрасте. Что же это, сыновья наши пойдут воевать, а мы останемся тут, как гончие, потерявшие след зверя. Сторожить хотонских старух прикажешь, председатель? Даже в стародавнее время, когда французы напали на Россию, из Калмыкии пошли на фронт все, кто мог еще держать плеть. А теперь ты прозываешь нас людьми непризывного возраста. Да чего говорить! – и Хара зазывно крикнул – Старики, по домам! Забирайте все, что надо, и тронемся. Пешком пойдем.

Добровольцы непризывного возраста собрались у речки Утта. Здесь из-под камней бил чистый холодный родник. Это место с давних пор считалось местом прощания.

Здесь появились и женщины с узелками и сумками, в которых, кроме белья, была еда на дорогу – вареное мясо, борцыки. Всем собравшимся добровольцам во главе с Харой Буруловым налили по пиале кумыса. Те в благоговейном молчании выпили кумыс и отправились в путь.

А от источника махали им платками. Незаметно смахивали слезы: калмычка не должна плакать, когда муж уезжает на такое святое дело…

Однако старики ушли недалеко. В нескольких километрах от хотона навстречу им попался секретарь улусного комитета. В короткой беседе с добровольцами он убедил их вернуться, потому что нельзя оставлять хозяйство на женщин и детей, не справятся они. А фронту нужны будут и хлеб, и мясо, и одежда.

В селе Троицком – центре улуса – собрались мобилизованные со всей округи. Возле здания военкомата стояло много машин и подвод, на которых приехали новобранцы.

Все разговоры сводились к тому, как быстрее попасть на фронт, как скорее прогнать врага…

В здание военкомата одни входили, другие выходили. Встречая знакомых, каждый спрашивал:

– Ты тоже едешь?

– Конечно!

– А мы едем втроем, отец и я с братом.

– Дорогой мой, будь осторожен, – наставляла мать сына, – зорче глаз, навостри слух. В холод надо держать ноги сухими. В вещевом мешке стельки кошмовые, суконные портянки, нитки, иголка, несколько пуговиц, перчатки, смотри не растеряй!

– Ты, внучек, слушай внимательно. Я и в четырнадцатом в империалистическую, и в гражданскую воевал. И ничего, возвратился живым и здоровым. Не робей, когда на тебя со штыком бежит враг. Бей первым, – наставлял старик внука. – Чтобы победить врага, одной силы мало, надо иметь смекалку и отвагу. А самое главное – слушайся командира. Он всегда знает, что надо солдату. Будь счастлив и возвращайся с победой! – Попрощавшись с внуком, дед сел на коня и рысью поехал в свой хотон.

Мерген и Араша сидели на траве возле военкомата и ждали, когда их вызовут. К ним подошел Бадма Цедяев, которого в хотоне они почему-то уже целую неделю не видели.

– Здравствуйте, защитники Родины! – бодро приветствовал всех Бадма, вытирая носовым платком вспотевшее лицо.

Он крепко пожал руку каждому и сел рядом.

– Ты тоже едешь? – механически спросил Араша.

– Ну и вопрос! – обиделся Бадма. – Разве в такое время можно оставаться? Не в пионеры же меня принимают! Вообще-то было время, когда вы не хотели принимать меня в пионеры. А тут мы посмотрим, кто из нас больше убьет фашистов. Цыплят по осени считают, говорят русские. Мерген, мы с тобой охотники и отличные стрелки, а такие люди сейчас очень нужны. Надо постараться попасть на фронт вместе. – Он вынул из сумки бутылку вина. – Давайте обмоем это дело.

Тут к ним подсел друг Бадмы, из соседнего хотона. Он был постарше всех троих. Возле рта у него чернел шрам от пореза.

– Если сказано налить, значит, надо наливать! – заявил он и взял бутылку в руки. Из кармана он вытащил, стакан.

– Что вы, ребята! Я не пью, – сказал Мерген виновато.

– Ничего, промочить горло в такое время не лишне. На душе теплее, и язык острее, – каламбурил мужчина со шрамом.

– Нет, сказано – не пьем, значит, не пьем. К тому же, нас скоро вызовут, а от нас будет… сами понимаете, – поддержал Мергена Араша.

– Ну, тогда не надо. Он ведь комсомольский секретарь у нас. Ему зазорно якшаться с такими, как мы! – вспыхнул Бадма. – Он с давних пор обходлт меня стороной. Он человек чистый, святой, не надо его спаивать! Пусть его долю выпьет земля сырая! – при этом Бадма выплеснул вино на землю из стакана, наполненного для Мергена.

– Не болтай чепухи! – урезонивал его Араша. – Едем в далекий край. Нам предстоит смертельная схватка с врагом, а мы тут мелкими дрязгами занялись. Может, в одном окопе воевать придется.

– Мерген меня не возьмет в свой окоп, он уверен, что в темную ночь я не гожусь в попутчики.

– Вот уж не думал, что ты такой злопамятный, – как-то печально сказал Мерген.

– Хорошо тебе не помнить. А я от этих слов не спал ночами. До сих пор ношу их, как занозу в сердце.

– Наливай еще по стакану, – обратился он к своему другу. – Зря не хотите выпить с нами, может, мы еще встретимся там… в одном окопе.

Вышедший из военкомата лейтенант приказал всем построиться.

Призывники, собравшиеся во дворе и в садике, окружавшем здание военкомата, стали строиться на дорожке. Все в эти минуты думали только об одном – Родина зовет.

Лишь Бадма думал о своем. Он все заранее обмозговал, распланировал. Не зря он подошел к Мергену с вином, с веселым разговором. Нужно показать, что он, как и все, стремится на фронт. А на самом же деле он думает только о том, как где-то спрятаться и переждать это трудное время. В военкомате отметиться, конечно, надо. А потом, когда повезут, не зевай! Он прихватил с собой два самых дорогих перстня. Один с рубином, подешевле. И другой – тот, что отец ценил дороже всего своего состояния. «В крайнем случае подарю командиру тот, что подешевле, и он меня пристроит в тылу, где-нибудь в хозяйственной части или госпитале», – рассуждал Бадма.