Юлиан Шульмейстер - Служители ада

— Эх, пани-пани! Чтобы мозги заработали, принесли бы еврею поесть. Тогда, может, будет другой разговор.

— Принесу! — обещает Наталка. — Могу сейчас принести.

— Сейчас не надо, приходите через два-три дня. Продолжает Наталка громко и нудно «уговаривать», Фалек стоит на своем.

Первым поднялся Фалек:

— До свидания, пани, меня ждет работа.

— До встречи! — многозначительно отвечает Наталка. Вышел Фалек, за ним вышла Наталка. Постучалась в директорский кабинет. Мазуркевич еще более любезен, пригласил приходить и заверил, что всегда готов помочь. После ухода Наталки Мазуркевич вызвал своего секретаря.

— Когда бы ни пришла эта пани, всегда говорите, что меня нет на фабрике. Станет очень назойливой, скажете, что пан директор не желает встречаться, не хочет из-за евреев иметь неприятности.

Мазуркевичу больше не требуется «элегантная пани»: стал известен подпольный богач. Сам извлечет из него капитал. Надо несколько дней обождать, мудрый Соломон не должен догадаться, откуда он узнал о богатстве. Тогда можно будет действовать с наибольшим эффектом.

Через два дня пришла Наталка на фабрику, секретарь сообщила:

— Пана директора нет и сегодня не будет.

Явилась на следующий день, снова встретила тот же ответ. Не может понять, что случилось. Мазуркевич был так любезен и, казалось, соблазнился возможностью легкой наживы. Стоит в нерешительности, а из кабинета слышится громкий директорский голос.

— Пани, вы меня с кем-то спутали, — разводит руки Наталка. — Пан директор пригласил к нему заходить.

— Пригласил! — издевается секретарь. — Пан директор просил больше не впутывать его в ваши жидовские шашни. Он не желает иметь из-за вас неприятности.

Вышла Наталка с фабрики «Пух и перо», разверзлась перед ней черная пропасть. Ради несуществующего богатства Мазуркевич погубит Фалека, и это она во всем виновата. Надо с Фалеком встретиться — договориться, как лучше устроить побег. Будет колонна возвращаться с работы, даст полицаю пачку сигарет и сунет кому-нибудь из узников записку для Фалека.

После ухода Наталки директор вызвал Соломона Кайзера к себе в кабинет.

— Давно хотел с вами потолковать, — умиленно произносит Мазуркевич. — Кажется, мы где-то встречались.

— Весьма возможно! — почтительно соглашается Фалек. Ждал вызова, только не знает, с какой стороны подойдет Мазуркевич.

— Чего стоите, пан Соломон? Присаживайтесь! — Мазуркевич так же любезен, как в доброе довоенное время с клиентами своего магазина.

— Спасибо, пан директор! — садится Фалек, напряженно ожидая дальнейших событий.

— Где же мы могли встречаться в довоенное время? — Мазуркевич угощает сигаретой, сам закуривает,

— Ума не приложу! — вздыхает Фалек.

— Где вы работали? Чем занимались?

Вот с какой стороны заходит директор, начинает выяснять круг знакомств. Это работа на дурака.

— Работал агентом у маклера львовской фондовой биржи пана Абрамовича.

Мазуркевич не был знаком с Абрамовичем, но не раз слышал об этом крупнейшем львовском дельце. Если Кайзер был его агентом, у него действительно могут быть ценности, и немалые. Еще лучше общипать самого Абрамовича, а в придачу мудрого Соломона.

— Пан Абрамович! — восторгается Мазуркевич, будто услышал приятную весть о самом любимом родственнике. — Охотно помогу этому достойному пану. Где он находится?

— Пан Абрамович умер в прошлом году в больнице Львовского гетто, — вздыхает Соломон Кайзер.

Мазуркевичу невдомек, что, если б жив был Абрамович, Фалек никогда бы не назвал его имени. Еще более любезен:

— Во имя моей дружбы с паном Абрамовичем я готов вам помочь. Что могу сделать для вас?

— Премного благодарен великодушному пану, но теперь сам бог не может помочь евреям, — грустно говорит Фалек.

— Жизнь меняется, надо только пережить это тяжелое время, — неопределенно говорит Мазуркевич. — Мне думается, что могу вам помочь.

— Пережить! — вспоминает Фалек последний день Бриля. — Благодарю, пан директор, за ваше доброе сердце, но еврею от своей судьбы не уйти.

— Полноте, мой друг! — похлопал Мазуркевич по плечу Фалека. — Понимаю, вы очень исстрадались, измучились, но все пройдет, все переменится. Теперь многие обманывают евреев — и они уже никому не верят. Советую довериться, а я сегодня же вам помогу. Этой ночью в гетто будет акция, оставляю вас на ночное дежурство.

— Спасибо, огромное спасибо!

— Это только начало. В память о моем лучшем друге Абрамовиче я решил вас сласти.

— Я вам очень и очень признателен, — кланяется Фалек. Ушел Соломон Кайзер, Мазуркевич шагает по кабинету, радостно потирает руки. Клюнул еврей! Теперь главное — не спешить: пусть покрепче ухватит наживку.

Только стало смеркаться, Наталка пошла на Джерельную. Одна часть улицы — гетто, другая — арийский район. Из конца в конец шагает Наталка по арийским кварталам Джерельной, не дождется колонны фабрики «Пух и перо». Нет колонны, Наталка все больше волнуется, не думает о том, что пришла слишком рано. Незаметно для себя приближается к стене, окружающей гетто. Магнитом притягивает эта стена, ставшая поперек ее счастья. Совсем изнервничалась, когда вдалеке показалась колонна. Поравнялась с ней, идет рядом по тротуару, не видно Фалека. Не могла не заметить: хорошо знает его место в строю. И колонна не велика! Что-то случилось! Так вот почему Мазуркевич не принял! Сама погубила мужа. Где он? Что с ним? Люди в колонне скажут.

Ступила на мостовую, ткнула полицаю пачку сигарет, обращается к узнику, идущему у тротуара:

— Что случилось с Соломоном Кайзером? Почему его нет?

— Кем пани интересуется? — слышится сзади насмешливый голос.

Оглянулась — стоит перед ней гауптштурмфюрер, на плече автомат.

— Взятку сунула! — протягивает полицай сигареты. — Расспрашивала о каком-то жиде.

Остановил гауптштурмфюрер колонну, дал команду повернуться направо. Все должны слышать и видеть, как он судит и как карает.

— К кому пришла украинка, с кем разговаривала? Молчат узники, каждый знает, что означает этот вопрос.

— К кому вы пришли, с кем разговаривали?

— Никого я не знаю, ни к кому не обращалась, — понимает Наталка, что ее уже ничто не спасет. Знают львовские женщины, как карает новый комендант гетто за малейшую помощь евреям.

Гауптштурмфюрер Гжимек хочет быть справедлив, любит все выяснять до конца.

— За что дали полицейскому сигареты?

— Просто так, как украинка украинцу.

— Как украинка! — хохочет гауптштурмфюрер. — А кинулись сразу к евреям. — Закончив смеяться, приказывает: — Обыскать!

В Наталкиной сумочке нашли пачки масла и мармелада, не требуются другие улики.

— Как ни наказываем, а жадных украинок так и тянет к еврейскому золоту. Чтобы было другим неповадно, эту украинку повесить у входа в гетто. К одной руке привязать пачку масла, к другой — пачку мармелада. Так будет висеть трое суток, пусть все знают, как немецкие власти карают за торговлю с жидами.