Марк Гроссман - Засада

Солдаты, охранявшие покой товарищей, на всякий случай замели ветками лыжню взвода. И наконец застыли на опушке.

Кроме часовых, не спал взводный, поджидая партизана.

Тот вскоре вернулся с командиром отряда.

— Знакомься, — сказал проводник. — Наш главный.

Офицеры советовались недолго. Обо всем было условлено заранее, еще до выхода разведки в немецкий тыл. Сейчас лишь обменялись последними данными и еще раз условились о связи.

Партизаны, выполняя свою часть задачи, перекрыли обе дороги, ведущие к форту. Отряд был убежден, что не пропустит ни одного немца к укреплению. В узких местах дорог подпилили деревья, чтобы обрушить их на землю, коли в том будет нужда. У завалов должны были тотчас очутиться небольшие группы автоматчиков. Кроме того, отряд заминировал мосты и заложил взрывчатку на своей лыжне.

Командир отряда, сравнительно молодой человек, уверенный и порывистый, прощаясь, похлопал Смолина по плечу, сказал весело:

— Живая, однако рискованная работа, но — ты ж понимаешь! — надо — так надо, браток!

План разгрома крепости, на первый взгляд, и в самом деле, был безрассуден. Нападение планировалось утром, при полном свете, почти в открытую.

И все-таки это был, пожалуй, единственный реальный план.

Немцам и в голову не придет ждать удара в такое время суток. Кроме того, хорошо известно: артиллеристы в эти часы спят, и, если часовых удастся убрать мгновенно, разведка выполнит задачу. Должна выполнить!

Проводив партизан, Смолин быстро устроил себе яму, велел забросать ее снегом и тотчас уснул.

Часовой разбудил его за четверть часа до зари.

Воспаленными, красными глазами всматривался лейтенант в черные контуры крепости. Что там сейчас за ее стенами, в казематах, где жарко топятся чугунные «буржуйки» и горят керосиновые лампы?

Перед самой зарей проводник привез в одноконной кошеве тол. Смолин приказал разбудить взвод.

Наконец восточная сторона неба стала светлеть. Лейтенант достал из вещмешка немецкую офицерскую фуражку с высокой тульей, аккуратно надел ее, повесил поверх маскхалата тонкий трофейный автомат.

Почти так же были экипированы Намоконов и Кунах.

В морозном утреннем воздухе отчетливо слышались звуки медленного боя на передовой. Изредка лениво постреливали пушки.

Через несколько минут Смолин взглянул на часы и, ощутив какое-то веселое ожесточение, которое приходило к нему всякий раз, когда опасность становилась особенно близка, кивнул разведчикам.

Кунах быстро вывел лошадь из леса, все уселись в сани, и Макар взмахнул вожжами.

У ворот, ведущих в крепость, стояли нахохлившиеся часовые, громоздкие и несуразные. Вероятно, под обмундированием у них были надеты меховые жилеты или кофты. На ногах топорщились аршинные соломенные сапоги — жалкое подобие валенок.

Лошадь медленно понесла сани к крепости. Смолин сбросил с фуражки капюшон халата, чтоб виден был орел на околыше, закурил сигарету.

Немцы на посту приплясывали от холода, впрочем, не спуская взгляда с саней.

Остановились в десятке шагов от ворот, и трое разведчиков направились к часовым. Смолин шел впереди.

— Хальт! — приказал немец и вскинул винтовку.

Смолин продолжал путь. Намоконов и Кунах не отставали от него ни на шаг.

Поднял винтовку и второй часовой.

Но, различив на подходившем офицерскую фуражку, оба замялись.

Разведчик приблизился вплотную к немцам и стал доставать из кармана документы.

И в то же мгновение Кунах рванул одного из часовых к себе, зажал ему рот и взмахнул ножом. Намоконов ударил второго прикладом.

Бесчувственных солдат затащили в будку, и Смолин приказал заткнуть им рты кляпами.

Макар снял с оглушенного немца шапку, соломенные сапоги, напялил их на себя.

Смолин тихо засвистел. Через минуту в дежурку вбежали Горкин и Мгеладзе.

Дверь каменного сарая отсюда, от ворот, не была видна. Но, со слов партизан, разведчики знали: там тоже дежурит часовой. Справиться с ним будет, пожалуй, нетрудно, если люди Смолина не наткнутся на артиллеристов.

Разведка, по сигналу взводного, быстро вошла в ворота.

Все медленно двинулись к крепости.

Дойдя до угла, Смолин остановился и бросил взгляд на дверь.

У входа переминался с ноги на ногу часовой. Он был так же огромен и неуклюж, как и те, что теперь лежат без движения в будке.

Из-за укрытия вышел в немецких одежках Кунах. Он медленно заковылял к часовому, трудно переставляя свои соломенные ходули.

Разведчик был уже в шаге от немца, когда тот увидел чужое, застывшее от напряжения лицо. Попытался вскинуть винтовку к плечу — и не успел. Железные пальцы Макара сдавили его горло. Через минуту разведчик опустил обмякшее тело на землю и выпрямился.

В тихом морозном воздухе раздался еле слышный тоскливый крик домового сычика: «Ку-ку-вит... Ку-вить...»

И тотчас от угла сарая к двери кинулась группа захвата.

Бойцы обеспечения залегли за бревнами во дворе, у крепостных ворот, за небольшими хозяйственными постройками.

Наконец все было готово, и лейтенант махнул рукой.

Намоконов мягко толкнул дверь.

В длинном узком коридоре тускло горела керосиновая лампа. На южной стороне прохода темнели семь металлических дверей.

У каждой из них стали по три бойца. Макар скинул не только немецкие шапку и «чесанки», но и собственную шинель. Сейчас будет жарко, и лишние одежки ни к чему.

Взводный прислушался. Было тихо, будто в могиле.

Лейтенант взглянул на Ивана, на солдат, подбадривая их взглядом, и снова взмахнул рукой.

Люди разом вытянули ножи из чехлов, открыли двери, вошли в казематы. И затворили за собой стальные щиты.

Смолин остался в коридоре, положил палец на спусковой крючок автомата. Рядом — Варакушкин и Бядуля. Терновой направился в конец прохода и застыл у маленькой деревянной двери. Там — комната с двумя сейфами, жилье офицера. Они — тоже цель рейда.

Смолин знал, что начальник крепости, баварец Энцерот Даус, опытный и безбоязненный человек. По сведениям партизан, солдаты форта зовут его «майстер тодт» — мастер смерти. Ну, что ж, посмотрим, кто на этот раз обвенчается со старой каргой, «майстер»!

За стальными щитами дверей сначала было тихо, но вот все громче и громче стали раздаваться приглушенные ругательства, короткие хриплые крики, звуки ударов.

Внезапно дверь одного из казематов раскрылась, и оттуда выполз, волоча на себе задыхающегося Мгеладзе, немец.

— Святая Мария, спаси! — захрипел артиллерист почему-то по-русски и ткнулся головой в цементный пол.

Шота снова кинулся за дверь.

Бядуля, увидев, что немец на полу еще шевелится, покосился на Смолина: «Добить?»