Юрий Левин - Схватка

— Ну, а зовут как?

— Янка. Можно — Иван или Ваня.

— Нет уж, я буду тебя звать по-белорусски — Янка. Итак, Янка, куда едем?

— В Гать. К товарищу Антону.

— Кто такой товарищ Антон?

— Привезу — познакомитесь, — ответил Янка и на этом кончился разговор о товарище Антоне. Ну а про Гать Янка сказал, что это небольшая деревушка вблизи райцентра и что немцев там нет, только один полицай представляет всю германскую власть.

Почти всю дорогу Емельян, укутавшись в длиннющий тулуп, посланный специально для него, как сообщил Янка, товарищем Антоном, продремал.

Гать возникла неожиданно: ехали все лесом и сразу воткнулись в деревню, которая уже просыпалась. Над соломенными крышами стелился дым, и скрипели колодезные журавли, словом, начинался первый день нового, сорок второго года. Улица была пустынной и запорошенной снегом, по которому легко скользили сани-розвальни. Проехали деревню с конца в конец и только у предпоследней избы, за которой начинался лес, остановились.

— С Новым годом! — произнес Емельян, едва переступив порог. — Здравствуйте!

— День добры! 3 новым счастьем! — ответил старый человек с жидкой седой бородой. — Проходьте.

Емельян скинул тулуп и стеганый ватник, снял шапку-ушанку и положил все на лавку. Из сеней появилась молодуха с платком на голове, из-под которого до талии спускалась коса. Она поздоровалась и поставила на стол крынку с молоком, вынула из печи глиняную миску, полную блинов, и пригласила всех — Емельяна, Янку и деда Сымона — завтракать.

Вскоре в избе появился Виктор Лукич Петреня. Емельян вышел из-за стола и обнял старого знакомого.

— Как доехали? — спросил Петреня.

— Без приключений, товарищ Антон! — доложил Янка.

Емельян удивленно взглянул на Янку и на Виктора Лукича и улыбнулся: так вот он, товарищ Антон!

— Да, дорогой брат-уралец, конспирация, — сказал Петреня. — В нашем деле иначе нельзя. И тебя тоже придется перекрестить.

— Седайте снедать з нами, — пригласил дед Сымон Виктора Лукича. — Отведайте марылиных блинов.

— Кали ласка, — сказала Марыля и налила гостю стакан молока.

За столом Виктор Лукич расспрашивал Емельяна про партизанскую жизнь, интересовался делами в отряде, хвалил минеров-подрывников.

— О ваших делах, брат-уралец, мы наслышаны. С элеватором здорово у вас получилось. А с извергом-полицаем! Все местечко радовалось его исчезновению. Мы сочинили листовку, в которой рассказали о партизанском возмездии предателю, и от руки написали экземпляров сто пятьдесят, потом развесили их по райцентру. После этого полицаи поубавили свою прыть, а трое сбежали со службы и скрылись. От перепугу, конечно... Все это очень хорошо. А из дома никаких вестей? — спросил Усольцева Виктор Лукич. — Как там наш Урал? Кует, наверно, оружие.

— Ничего не знаю, — вздохнул Емельян, — от этого и страдаю. Зима, конечно, суровая. Дров сколь надо, чтоб детишек согреть. Достается моей Степаниде.

Вот так и текла беседа, пока еще очень далекая от того разговора, который хотелось Емельяну скорее услышать, но как только трапеза была завершена и в избе остались Петреня и Усольцев, Виктор Лукич приступил к изложению особого задания.

— Вы помните наш прощальный разговор? — спросил он.

— Не забыл, обещали, кажется, позвать, когда оборудуете типографию.

— Молодец! Хорошая память. Так вот, все готово.

— Уже? Так скоро?

— А нам показалось, что долго и медленно мы ее собирали.

— Это ж типография!

— Короче говоря, кое-что мы добыли, установили. Пора к делу приступать. Нужна ваша помощь.

— Я ж только печатник. Наборщики есть?

— Одного нашел. Скоро и второй появится.

— А мне подмена будет? — спросил Усольцев.

— Этого вопроса я ждал. Подобрали девицу, которая и будет вашей ученицей. Не боги же горшки обжигают. Научите. Верно?

— Почему о подмене беспокоюсь? Немцев надо бить. Поезда крушить. Это теперь мое главное дело.

— Понимаю. Но народ ждет правды о Красной Армии. О Москве... А мы от руки пишем листовки. Наладим печатание в типографии, подготовите себе смену — и доставим вас в целости снова в отряд... Жить будете вот в этом доме. На довольствии состоять у деда Сымона и Марыли.

Секретарь райкома проинформировал Усольцева, что Гать — деревня сравнительно безопасная, немцы здесь не бывали, все распоряжения оккупационных властей доводятся до сельчан через полицая Петруся Шаплыко, который два раза в неделю является в местечко в ортскомендатуру на инструктаж.

— Петруся опасаться не надо, — доверительно сообщил Петреня, — он наш человек. Но об этом мало кто знает. Сохраняйте тайну. Он будет незримо прикрывать типографию и вас. Однако и вы будьте начеку. Для типографии мы добыли пулемет и несколько гранат.

Чтобы попасть в типографию, надо сначала войти в старую обветшалую ригу, построенную давным-давно на лесной вырубке, а там граблями разгрести жухлую солому, под которой лежали доски, закрывавшие спуск в подземелье, где и находилась печатная машина и несколько реалов с кассами для шрифтов.

— Конспирация — высший класс! — произнес Усольцев, когда проделал весь маршрут до своего рабочего места.

В подземелье его встретил наборщик, назвавшийся Поликарпом Петровичем, человек уже в годах, роста чуть повыше реала, с худым желтоватым лицом. «С большим, видать, стажем наборщик», — подумал Усольцев и тоже отрекомендовался.

— В типографиях каких газет изволили трудиться? — тонким голоском спросил Поликарп Петрович.

Усольцев назвал свою одну-единственную типографию и, в свою очередь, задал тот же вопрос наборщику.

— О, молодой человек, — сказал, будто пропел, Поликарп Петрович, — мне довелось трудиться в самых первоклассных типографиях. Вот этими руками, — он протянул впереди себя, будто собрался дирижировать хором, свои тонкие руки с длинными пальцами, — я набирал стихи Янки Купалы, Якуба Коласа, Михася Чарота, Павлюка Труса... Вы когда-нибудь читали их стихотворения? Это же блаженство! А стихи Тетки? Вы удивлены? Нет, это не то, что «Здрасте, я ваша тетя!». Это псевдоним известной белорусской поэтессы Элоизы Пашкевич. Талантливейшая поэзия!

«Ну и говорун!» — подумал Емельян. А Поликарп Петрович упивался воспоминаниями. Трудно сказать, когда бы он закончил их, но в типографском подземелье появился третий человек, и Поликарп Петрович сразу оборвал свой рассказ. Пришел мужчина лет тридцати, подтянутый, высокий, со шрамом на левой щеке, поздоровался за руку с Поликарпом Петровичем, с которым был хорошо знаком, ибо поинтересовался его самочувствием, а протянув руку Емельяну, сказал:

— Слышал о вас. Товарищ Антон кое-что рассказал.

— А это Дмитрий Костюкевич, или Змитрок, как мы его зовем, — поспешил сообщить Поликарп Петрович, — корреспондент нашей районки. И заметьте, боевой товарищ. Схватился с немецким офицером и победил. В память — шрам на щеке.