Юрий Левин - Схватка

Галстян, развернув пулемет, дал очередь по стреляющим с брони фрицам. Оба рухнули в пламя, охватившее танк. Из нижнего люка выполз механик-водитель и поднял руки...

Зубова похоронили у развалин трехэтажного дома, рядом с могилой Вани Петропавловского и Кости Клинова.

— Всем нам здесь лежать, — вздохнул Нечаев. — Это же наше взводное кладбище.

И правда, что взводное. Вот и Зубов лег здесь. И те два бойца, которых танк изуродовал. Уже пятеро... У одного только дома...

Комбат Брызгалов сам явился во взвод. Тянуло, видно, к родному берегу. Да и причина была: Усольцеву сержанта присвоили, а Галстяну — младшего сержанта. Треугольнички комбат принес, каждому лично вручил и велел тут же к петлицам прикрепить.

— Нам бы пополниться, — обратился Усольцев к комбату. — Совсем скоро растаем. Жидкой ниточкой держим оборону.

— Однако же держите. И крепко стоите. Вон сколько танков наворочали. Аж три! Здорово поработали.

— А награды-то наши где? — оживился Нечаев. — И моей медали что-то не видать. А, товарищ старший лейтенант, где она?

— Штабы не чешутся. Давно ведь вас представил. Придется вдогонку посылать новые представления. За танки.

— Во-во, за танки полагается, — не унимался Нечаев. — И Климу. И убитому Зубову... Кому еще?

— Не надо, Захар, выпрашивать награды, — сказал Усольцев. — Это не наши с тобой дела. Начальство само знает.

— Разве я выпрашиваю? Просто напоминаю нашему комбату: раз полагается — выдай!

— Награды не паек.

— Оно так. Но все же...

— Будут награды, будут, — сказал Брызгалов. — Сам прослежу. А пополнения не обещаю. Не плывут пока к нам по Волге челны с новобранцами... Слышите, гудит...

Все, кто был рядом с комбатом, прислушались. Действительно, гул, скорее похожий на вой, усиливался.

— Кто-то летит к нам, — произнес Ашот и, прищурив глаза, приподнял голову вверх.

Комбат тоже посмотрел на укрытое тучами небо. Усольцев заметил на висках у Брызгалова седину. Она вроде мелкими ниточками выползала из-под повязки, которая все еще перепоясывала голову комбата. Усольцев тронул рукой свои виски: неужто тоже белеют? Давно не видел себя в зеркале...

— «Раму» вижу, — Ашот ухватился за пулемет.

— Не надо, — комбат придержал за руку Галстяна. — Далеко. Не достанешь.

«Рама» низко проплыла вдоль Волги.

— Вынюхивают, — сказал Брызгалов и вдруг спросил у Галстяна: — Давно не умывался?

— Грязный, да? — Ашот рукой тронул лицо.

— Сильно прокопченный. Понимаю: воды у вас, конечно, нет. Может, по одному, пока спокойно, к Волге спуститься.

— К чему умываться? — вдруг спросил Нечаев, когда ушел комбат. — Я не желаю. На танцы собираемся или на бал какой? Вот завершим окопную жизнь и домой подадимся, тогда другой резон. Чтоб женку и ребятишек просмоленной мордой не пугать, обязательно надо прицепуриться, елки-моталки. Слышь, сержант, верно я говорю?

— Нет, Захарка, все-таки пойдешь ты у меня к Волге. На твоих усах пуд копоти. Отмыть их надобно, чтоб блестели и торчком стояли, а то вон как обвисли.

— Про усы не возражаю. А скажи-ка, дадут мне медаль? Она мне очень нужна, чтоб дома видели: заслуженный человек с войны пришел. А как же? С войны — нельзя без награждения. Срамота будет.

Кто-то улыбнулся, а кому-то не до улыбки: укрытие уж больно шаткое, стукнет немец — и развалится кирпичная баррикада. В землю надо залазить поглубже, а она, земля, городская, утоптанная, туго поддается...

Усольцев придвинулся к Галстяну и негромко сказал:

— Посмотри-ка на танк.

Галстян повернул голову к все еще дымившему танку.

— Нет, ты гляди вперед, на тот, который Зубов покалечил.

— Ну, вижу. Танк как танк, правда, покорежен.

— Не в том дело. Рядом с ним, у катков, что-то круглое чернеет.

Галстян приподнял голову.

— Сильно не высовывайся, — Усольцев дернул за плечо Ашота.

— Кажется, там люк. Вроде крышка чернеет.

— И мне так кажется. Проверить надо. Если там водопроводный колодец...

— То что?

— С пулеметом туда забраться... А?

— Де-е-ло, — нараспев произнес Ашот и вызвался проверить.

Галстян выбрался из своей кирпичной засады, животом лег на асфальт и медленно, по-черепашьи, пополз к танку. Усольцев, прильнув к амбразуре, устроенной в кирпичной стене, внимательно наблюдал и за Ашотом, и за позицией немцев, которая проходила невдалеке от танка. Вот только сам танк чуть мешал ему просматривать всю местность, загораживая часть пространства.

Ашот подобрался к танку, посмотрел вокруг — никого, прикрытый броней, приподнялся, сделал несколько шагов и очутился у самого колодца, захлопнутого железной крышкой. Галстян решил приподнять ее. Ухватил железяку, валяющуюся у танка, и, лежа, попытался продвинуть ее под крышку. Усольцев, следивший за действиями Ашота, одобрительно кивал головой: правильно, надо знать, каков колодец и что там. Взводный уже предвкушал удачу: пулеметное гнездо под самым носом у врага.

Ах как медленно тянутся минуты! Что-то долго возится с крышкой Ашот, видно, не поддается она ему. Помочь бы... И вдруг Усольцев уловил движение. Неужто немцы? Так и есть: из-за танка выскочили двое и кинулись к Галстяну.

— Фрицы! — крикнул Усольцев и бросился на выручку.

Галстян отбивался. Немцы пытались скрутить ему руки, но он не давался. Сумел одному ногой садануть под дых. Свалился фриц.

Подскочил Усольцев и лопатой рубанул скалившегося немца по голове. Ухватил второго, телом придавившего Ашота, за сапог, но фриц дернул ногой и с размаху ударил ею Емельяна в лицо. В глазах потемнело...

И взрыв... Черными комьями вздыбилась земля... У самого танка...

Емельян лежал навзничь...

Санитарный поезд катил на восток. А солдаты Сталинграда — однополчане Усольцева — устремились на запад.

Емельян, лежа на вагонной полке, даже и представить себе не мог, что происходило в этот час на правом волжском берегу. Такого огня, такого грохота и гула еще не видел и не слышал сражающийся город. Вся ствольная артиллерия, реактивные «катюши», бомбовая авиация, обрушившись на врага, дали сигнал к контрнаступлению. И войска фронта пошли вперед.

Усольцев же удалялся от войны. Поезд, миновав Сызрань, шел на Куйбышев.

Емельян силился вспомнить, — уж в который раз! — что же стряслось с ним, что произошло у того колодца. Он закрывал глаза и открывал их. Недвижимо смотрел в потолок, будто пытался там увидеть себя, Ашота и ту схватку.

Где он, Ашот, где? Быть может, как и он, в этом же вагоне, а возможно, невредим остался... Емельян ничего этого не знал. Не знал и того, как очутился в белоснежном госпитальном царстве. Кто-то ж доставил его в медицинский рай! Но кто? Может, Захар?

Угадал, да, Нечаев первым бросился к месту взрыва и нашел на противоположной стороне танка Емельяна, засыпанного землей. Каким-то чудом и Катюша подползла. Она увидела Галстяна. Он лежал на броне — взрывная волна, видно, кинула его туда — с пробитой головой. А у колодца валялись ноги, обутые в немецкие сапоги...