Николай Бирюков - Чайка

— Пощади! Что ты на меня накинулась? — засмеялся он. — Я же не знаю этого Озерова, слышу — сердишься, и подумал: значит, дрянь-человек.

Она задумчиво улыбнулась.

— На него и сердиться-то по-настоящему нельзя. Другой раз разругаемся так, что, кажется, год не помиримся, а через несколько минут встретимся — посмеивается, как будто между нами ничего и не было.

Из-за забора звонко донеслось:

Катя подтянула:

Ее услышали, и песня вмиг оборвалась.

— Катюша-а! Чего ты там? — закричали девушки.

— Сейчас, девчата… С вашим будущим учителем прощаюсь. Как только обдумаешь, позвони, — сказала она Феде и побежала к воротам.

Открывая калитку, оглянулась:

— Жду.

В кузове грузовика тесно сидели девушки — все из звена Танечки Камневой. Танечка была в том же желтом платье, в котором видела ее Маруся на берегу Волги. Шелковый шарф ее развевался на ветру, задевая концами лица подруг. Катя села с ней рядом, поджав под себя ноги, и шофер включил мотор.

— А может быть, Танечка, ты зря шум поднимаешь? Увидела одну-две травинки, а они тебе за луг показались…

— Да нет же, Катюша, кустами трава.

— Нас тогда, подсидела эта Женька, а сама очковтирательством занимается! — возмущенно зашумели остальные девчата.

— Не нравится мне, девчата, это слово, — хмурясь, сказала Катя. — Что значит «подсидела»? Не подсидела вас Женя, а помогла. Оттого, что, она обнаружила у вас неправильность в подкормке, лен хуже не стал. Самый лучший на весь район.

— Лучший-то лучший, а показатели нам снизили. Мы и сами бы исправили подкормку.

— Вот мы теперь им тоже подсобим… За ночь все поле вычистим, а траву к вам в штаб… Подходит, Чайка?

Не ответив, Катя запела:

Глаза девчат оживились.

подхватили все дружно и звонко.

Песня рвалась на ветру, а голос Кати, выделяясь, забегал вперед, точно ему, как и самой Кате, было некогда:

Так, на полном ходу, машина влетела в Красное Полесье. На улице было тихо и безлюдно. Только у ворот своего дома стоял Тимофей Стребулаев в полотняной рубахе, аккуратно стянутой поясом, в до блеска начищенных сапогах. Чернобородый, смуглый, с лохматыми бровями, он был похож на цыгана.

Грузовик замедлил ход.

— Товарищ Стребулаев, здравствуйте! Где Кулагины живут?

— Здравствуйте, Катерина Ивановна. — Он степенно поклонился. — Вот переулочек проедете, и налево.

Оставив облако пыли, грузовик скрылся в переулке.

— Степка! — позвал Тимофей.

Со двора с вилами в руках вышел кривоногий парень лет двадцати пяти. Лицо у него было круглое, поросшее рыжеватой щетиной.

— Беги к Кулагиным: старуха нонче лошадь просила — в город, что ли, свезти ей чего надо. Скажи — потому отказал, что по хозяйству были заняты, а на завтра — пожалуйста, хоть на целый день. Понял?

Степка с неохотой пробормотал:

— Сейчас, умоюсь.

— Не женихом посылаю, — рассердился отец. — Хватит одного раза-женил дурака на свою шею. Брось вилы и беги, пока Волгина не уехала. Да скажи: я тебя еще в полдень посылал, а ты, дескать, замешкался по хозяйству и забыл.

…Выбежав на шум, Маруся растерянно оглядела сидевших на грузовике девушек. Катя спрыгнула наземь.

— Что, Марусенька, не ожидала так скоро? Смотри, сколько я тебе гостей привезла. Встречай.

Маруся смущенно проговорила:

— Пожалуйста.

— Шучу, Марусенька, — засмеялась Катя. — Мы не в гости, а по делу.

Усадив учительницу на завалинку, она предложила ей обойти всех звеньевых-льноводок, расспросить их о жизни, о работе, о чем мечтают они, и все подробно записать.

— Для меня это очень важно. Я бы сама, да некогда, а надо скорее. Я сразу и вспомнила о тебе.

Маруся задумалась.

— Может быть, времени нет? — спросила Катя.

— Нет, не то. Я думаю, зачем это?

— Обкому нужно, понимаешь? — Катя вынула из рукава кофточки листок. — Вот список.

— И очень скоро надо?

— Очень. Вот если бы ты смогла прямо завтра с утра. Не выйдет?

— Хорошо, — согласилась Маруся и, помолчав, добавила: — Для тебя.

— Конечно, для меня. Может быть, и я пригожусь тебе зачем-нибудь.

…Когда Степка выбежал из переулка, Маруся стояла у калитки одна и задумчиво смотрела вслед отъезжавшей машине.

Шофер, чтобы наверстать время, потраченное на заезд в Красное Полесье, за селом пустил грузовик на «сверхполную» скорость; девчата с хохотом и визгом цеплялись друг за дружку. Танечка ухватилась рукой за край кузова, Катя держалась за ее плечо. Волосы у всех разлохматились, ветер парусами раздувал кофточки.

— Так это она? — сказала Танечка. — Я уж видела ее, на Волге. Скучная она…

— Ничего, будет и веселая. Только ты с ней, Танечка, когда она придет к тебе, от души… Понимаешь?

— Катюша, а что с ней?

— Об этом не надо ее расспрашивать. И вообще ни о чем пока не надо расспрашивать.

В Жуково они приехали в половине двенадцатого ночи и сразу же пошли на поле. Пробирались пшеницей по меже, освещая тропинку фонариками. Издали донесся шум голосов.

Когда подходили к льняному полю, слышался уже только один голос Жени Омельченко, задушевно рассказывавшей:

— Ой, дивчата, який Днипр! Едешь на челне, наклонишься через край и, як в громадное зеркало, дивуешься. А степи! Ой, що за степи! Пойдешь ляжешь, и вся цветами да травами пропитаешься. Недели на две нияких одеколонов и духов не треба. На бахчах — кавуны, як поросята круглые. Що за сады! А скрозь сады хаты — чистеньки, белы, будто тильки що народились и дивуются, як все вокруг гарно, зелено да солнцем богато. А писни яки!.. Дивно у нас по вечерам спивають. Раз послухаешь — век не забудешь. А гопак!.. Дивчина пройдет по кругу — монисты звенят. А парубки!..

— Здравствуйте, девчата! — поздоровалась Катя. Женя оглянулась и, увидев головлевских льноводок, прошептала подругам, лежавшим вместе с ней на лугу:

— Ну що, неправду я говорила? Она быстро поднялась.

— Будь здорова, Катюша! А кто це с тобой? Ба, Танечка! И со всем отрядом… До нас? Будьте ласковы, — в голосе ее слышалась плохо скрываемая насмешка.

— Спасибо за привет, — настороженно поблагодарила Танечка. — Что это вы ночью здесь делаете?

— Що?! Да нищо! Пошли под окна писни спивать, про лен разбалакались, да и пришли сюда, и вот дивимся, дивимся, сил нет очи отвести, и до дома неохота.

Женя была на целую голову выше Танечки да еще нарочно встала на бугорок, и Танечке приходилось смотреть снизу вверх.

— Женя! В нашем договоре есть пункт, чтобы поля до самой уборки содержались в чистоте — ни одной травинки. Так? — Голос ее звучал ласково, вкрадчиво.