Александр Граков - Дикие гуси

— Слышь, русаки! А танкист-пацан «дуба секанул» — забили его до смерти! Еще один «павший в боях за свободу и независимость НКР» — посмотрите, домой так и напишут!

Понятное дело, по бригаде поползли нехорошие слухи и кривотолки. Это перед наступлением-то! И начальство решило преподнести рядовому составу «большой сюрприз»…

В десять часов утра на запасные пути местной железнодорожной станции загнали необычный состав: наглухо закрытые пульмановские вагоны, на тамбурных площадках которых примостились по паре солдат с овчаркой. На ярко-красным погонах у них были две золотистые буквы «ВВ» — внутренние войска. На станции солдаты сноровисто, по одному спрыгнули с подножек и, поднатужившись, налегли на двери-ворота. Те, постукивая роликами, поехали в сторону, открывая проемы, забранные решетками, сваренными из толстой арматуры. И тотчас встречающих состав добровольцев оглушило… женским гомоном, выкриками и крепким, совсем не женским матом.

Оказывается, местное начальство, договорившись с кем-то из высших кругов, завернуло «на денек» следовавший транзитом, из одной ИТК в другую, плановый конвой с осужденными женщинами. Причем подобрали умно — следующих этапом по одной лишь статье — за растрату. Почему умно? Да потому что за растрату у нас в России ни один уважающий себя работник или работница прилавка никогда не сядет. Особенно те, у кого солидный стаж работы по этой профессии. Для отсидки существует особая категория «мальчиков» и «девочек», только что окончивших торгово-учебное заведение и поступивших на практику в тот или иной магазин или на базу. При очередной ревизии их «подставляют», и, таким образом, недостающая на данный момент в кассе предприятия розничной торговли выручка или партия дефицитного товара на складе списывается за счет этих стажеров. Большая часть из них — те, которых не в силах выкупить родители, родственники или «добрые дяди-спонсоры» — оседает в исправительно-трудовых колониях различных режимов — в зависимости от «размера хищений». Довольны почти все: ОБХСС, или, по-новому, ОБЭП — отсутствием «висяка», члены ревизионной комиссии — сознанием выполненного долга, а матерые работники прилавка — отведенной в очередной раз бедой. Горе родителей и искалеченная юная жизнь — а что это такое перед ощущением тугой, хрустящей пачки «крупнокалиберных купюр» в чьем-нибудь потном, жирном кулаке?..

Потому-то этот состав из трех вагонов и содержал, в основном, молодой контингент растратчиц, определенных этапом в НТК строго режима на одном из берегов Южного Буга в Западной Украине.

Грунский, оказавшийся волею ротного в толпе «встречающих», с изумлением вглядывался в женские тела, прилипшие к прутьям решетки, отгораживающей свежий воздух от испарений вагонной параши. Одетые в одинаковые темно-синие платья-халаты, арестантки, однако, не были похожи одна на другую — юные, симпатичные, но какие-то блекло-серые лица сменились у решеток пожилыми, одутловатыми. За порцией свежего воздуха выползли из темных углов на свет божий «мамы»: те, кто учил неопытных, впервые попавших на зону удовлетворять самих себя — «толочься» кукурузным початком, огурцом или просто кашей, плотно набитой в капроновый чулок…

А из-за решетки в сторону охранников полетели куски… конской колбасы, недавно в пути выданной им на завтрак.

— Забери жратву, малахольный! Она у вас вонючая!

— Врешь, стерва, свежая! — не выдержав, взорвался совсем молодой еще солдатик, по всей видимости — первогодок, — Прямо с завода намедни получили! — запальчиво принялся он было доказывать кому-то, и тут же умолк, сраженный раздавшимся вокруг хохотом. Смеялись все: девахи за решеткой, конвоиры-«старички» и даже добровольцы — те, кто понял, на чем подловился «салага».

— Эх, детвора! — оказавшийся рядом Вовчик снисходительно потрепал молодого бойца по стриженому ежику неотросшей шевелюры. — Правы бабенки: конечно, припахивать стала колбаска, коль в деле побывала, вернее — в теле! Кто ж вас учил сухпай раздавать целыми кольцами? Резать надо было на кусочки, тогда бабы были бы не удовлетворены, зато сыты!

Между тем одна из зэчек, молодая привлекательная блондинка, стоя у решетки, окликнула проходящего мимо сержанта из сопровождающего состава взвода охраны, который тащил куда-то полный пакет жирной селедки.

— Эй, долдон, моя детка рыбки хочет!

— Какая еще детка? — огрызнулся сержант.

— А вот эта!

И блондинка задрала спереди полу халата до пояса, обнажив длинные стройные ноги и курчавые завитки волос в промежности: под халатом не было трусиков. Сержант вспыхнул то ли от смущения, то ли от возмущения, а женщины в вагоне уже корчились от хохота: молодость и здоровье искали выхода даже в такой вот пошловатой шутке. К тому же, рядом — мужики, самцы, а это много значит для изголодавшихся в СИЗО за время следствия… Командир отделения, затравленно оглянувшись, наткнулся на поощрительные взгляды добровольцев.

— Дай ты ей рыбки, жалко, что ли?

Тогда он сунул руку в пакет, захватил пару увесистых рыбин и, размахнувшись, запулил их между прутьев.

— Нате, подавитесь, сучки! — и повернул было в сторону от вагона.

— Погоди ты, чебурек! Теперь рыбка водички хочет! — повторный оклик заставил его обернуться.

Блондинка уже стояла, распахнув халат и поводя обнаженными бедрами из стороны в сторону. Тело и хвост селедки, торчащих «оттуда», плавно, волнообразно повторяли движения бедер, создавая впечатление плывущей Рыбы. Зрелище было настолько необычным и захватывающим, что кто-то из «встречающих», не выдержав, присвистнул. Сержант с минуту постоял, переваривая раздававшийся вокруг хохот, затем сорвался с места и исчез за одним из станционных пакгаузов.

Некоторое время народ внутри вагонов и вне их веселился на полную катушку, сопровождая смех репликами в адрес сбежавшего армянина типа «не выдержал, сердешный», «вручную злость пошел сгонять», как вдруг сержант вновь появился перед вагоном с полным ведром воды.

— Кто, говоришь, воды просит?

— Да ты что, ослеп, телок недоделанный? — блондиночка все еще красовалась в той же позе. — Вот, погляди поближе — детка моя и рыбка! Дашь им напиться?

— На!

Сержант, подойдя ближе, окатил из ведра ее и стоявших вокруг «подельниц». Истошный вой боли и злости раздался из вагона: в ведре был крутой кипяток из вокзального титана. Сначала все рванули от решетки прочь, затем злоба взяла верх над разумом. Во всех трех вагонах женские тела швырнуло вновь к решеткам, и десятки рук ухватились за прутья. Проклятия и нелестные пожелания в адрес всех стоящих на перроне мужиков, перемежаемые отборнейшим площадным матом, слились в сплошной гам. Но если бы Бог услышал мольбы, пожелания, захотел тут же исполнить их, у бедных представителей мужского пола поотваливалось бы все их мужское достоинство, а у некоторых оно застряло бы в совсем нежелательных местах.