Андрей Марченко - Терракотовые дни

Хуторки разрастались, становились селами. Рос и город, то и дело включая в свои границы то один, то другой поселок.

Но имена районов оставались неизменными, если только их не переименовывали в имя какого-то руководителя партии или, что обидней, в честь какого-то юбилея.

Где-то посредине меж Мироновым и Новой Феодосией еще до революции выбрали место для свала отходов металлургии — шлака. На шлаковую гору, с завода, где-то раз в три часа ходили составы. Расплавленный шлак сливали, даже днем зарево было видно за десяток километров, а ночью оно и вовсе отражалось в небесах, казалось, облака наполнены огнем, они горят.

Рельсы проложили чуть дальше и замкнули в кольцо под Новой Феодосией. В поселок стала ходить "кукушка" — пригородный поезд в четыре вагона и с локомотивом — паровозом-танком.

Когда немцы вошли в город, путь оказался разрушен в трех местах — два раза по полотну отбомбился пикирующий бомбардировщик, да при отступлении успели взорвать мост над шоссе. Еще в одном месте немецкие саперы нашли фугас — вытащили его "кошкой" и рванули в овраге.

Но, восстановив полотно, немцы его использовать не стали — шлак сваливали на заводском пустыре, благо объемы были поменьше, чем до войны, да и варили так, что в шлаке металла не оставалось.

Соответственно, вагоны "кукушки" остались на запасном пути, возле самого заводского забора.

И если поезда не ходили вовсе, то путь остался.

Кроме железнодорожного полотна к Новой Феодосии вело три автомобильные дороги, но все они после дождя превращались просто в болото. Средняя, к тому же, петляла через сады, кои охраняли стаи одичавших собак. Даже днем ею пользоваться было страшно.

Железная дорога шла по насыпи и всегда оставалась сухой да безопасной.

Колесник вышел по ней в сумерках, планируя к темноте быть в Феодосии. Шел, перекинув через плечо пиджак и надвинув кепку на затылок, — будто рабочий возвращался домой, пройдя ту заводскую проходную.

Но, дойдя до Феодосии, в поселок входить не стал, а, пройдя мост, тут же свернул на Набережную.

Впрочем, только того и названия, что улица называлась Набережной. А так — дорога, местами совмещенная с пляжем, дома только с четной нумерацией.

А еще речка степная, медлительная, и берега, изрядно поросшие камышом. Лягушки да гуси.

Влюбленные здесь, правда, тоже ходили — но и любовь в подобных местах совершенно иная, нежели в городах с реками, берега которых забраны в каменную броню.

Здесь, если девушку пропускали вперед, то только для того, чтоб осмотреть ее со спины. И ниже спины.

Никого не встретив, Колесник прошел вдоль берега и, перепрыгнув канаву, подошел к нужному двору.

Закрывшись за ним, скрипнула калитка. Колесник на четверть минуты остановился — петли на калитке, вероятно, не смазывали специально, чтобы хозяин смог услышать о появлении гостя.

Колесник знал, что чуть дальше, в бузине, был перелаз через забор, но, вполне возможно, что хозяин там поставил противопехотную мину.

Что поделать — волчьи времена. Дружба дружбой, а табачок лучше перепрятать.

Хозяин на скрип не вышел. Колесник подошел к двери дома.

Уже занес руку, чтоб стучать, но задумался, наконец, размял пальцы, сплюнул и отбил начало "Риориты". Пароль наверняка был другой, но уточнить его Колесник забыл. Не возвращаться же из-за такого пустяка в город.

— Кто?.. — спросили из-за двери.

— Конь в пальто! — отчего-то обиделся Серега. — Угро с обыском!

За дверью притихли, очевидно, крепко задумавшись. Какое Угро — немцы ведь в городе?..

— Козя, открывай, долго мне тут комаров кормить?! Это Серега, Колесник.

Тихо скользнули засовы в своих пазах, дверь открылась без скрипа:

— Проходи.

За порогом поздоровались — Колесник пожал протянутую культю:

— Козя, ты чего комаров своих не кормишь? Пока шел — отъели руки по плечи.

— Тебя жду — может, ты покормишь…

— Ну вот еще. У меня свои голодные, в Миронове…

Прошли в комнаты. Костя выглядел настороженным. Колесник на это внимания почти не обратил: Козя всегда был таким. Работа такая.

— Говорят, у тебя день рождения был, — продолжил он, — прости, что опоздал, но я не с пустыми руками.

Когда у Кости был день рождения, Колесник не знал. Рассуждал так: виделись последний раз давно, уж не меньше, чем полтора года назад. В любом случае какой-то когда-то он пропустил. Но Колесник не угадал, и Костя насторожился пуще прежнего:

— У меня день рождения через два месяца.

— Ну, с будущим не поздравляю — вдруг не доживешь… А вот на прошлом я…

Он задумался, припоминая, где был десять месяцев назад… Ленинград? Иркутск? Саратов?.. Да не важно.

— Короче, далеко я был. С меня должок.

Развернув пиджак, он достал бутылку шнапса и аккумулятор, снятый с мотоцикла. Поставил его чуть в сторону:

— Это для твоей тарантайки. Не собрал еще?..

— Надо же, не забыл, — пробормотал Костя, вращая в руках аккумулятор.

Козя, иначе Константин, с детства мечтал о мотоцикле. Купить его он мог не раз, но отчего-то предпочел собирать его собственными руками. Занятие было прекрасно в своей тщете — вряд ли он смог бы управлять им одной рукой.

Колесник сбросил пиджак, повесил его на стул, осмотрелся, подошел к комоду, всмотрелся в фотографии.

На одной был изображен мальчишка, облокотившийся на мелкую деревянную решетку.

— Ты?..

— Ну да. Лет двадцать назад.

— Мне кажется или ты сидишь на колыбели?

— Ну да… А как ты догадался? У тебя была такая же?

— Нет. Колыбель у меня была металлическая.

— Надо же — помнишь.

— Ну а как ее забудешь, если я до десяти лет в ней спал…

— А ты чем в детстве занимался? Что собирал?

— Я? Монеты…

— Нумизмат значит. А что за монеты?..

— Да все подряд… Бывает, остановишь кого в переулке, говоришь, мол, гони монету…

Костя улыбнулся краем губ.

— А ты чем занимался? — спросил Серега.

— Да ты же меня знаешь… Я ведь с детства оружие собираю… И разбираю.

Колесник кивнул — это было действительно так. Еще в пятом классе Костик вытапливал тротил из найденного снаряда. Что-то вытопить удалось, зато остаток рванул, и осколком ему отсекло кисть на правой руке. Обожгло лицо, волосы вновь выросли, но пепел въелся в кожу, оставив татуировку. С тех пор у него лицо стало будто в веснушках, только цвет у этих веснушек был синим…

С тех пор Костя стал непризывным, на военные сборы не вызывался, не привлекался даже к общественным работам. Но друзья знали хорошо — этот человек, действительно, может разобрать любое оружие одной левой.

— Зачем пришел, Серега?..

— Ну а зачем к тебе люди обычно ходят. По делу…

Костя улыбнулся — дела он любил.

— Подберем тебе чего-то… А как же! Скажем, как тебе такой.