Андрей Марченко - Терракотовые дни

Стал искать что-то твердое, тяжелое. Но ничего не попадалось под руку. Думал уже снять ботинок, вдавить шляпку набойкой, но из кобуры Ланге достал пистолет.

— Пристукните его…

Одним ударом вогнал мелкий гвоздик по самую шляпку.

Затем стал рассматривать оружие — покрутил пальцами, взвесил, крутанул на пальце.

— Achtung die waffe ist geladen! [26] "Осторожно, в стволе патрон" (нем.) — почти крикнул Ланге.

Бойко оттянул ствольную коробку и посмотрел в ствол. Там было пусто.

— А у вас почти получилось… — заметил Ланге, — Вы ведь знаете немецкий.

Бойко кивнул и опустил голову. Затем крутанул пистолет на пальце, поймал его в ладонь.

— Неудобно в руке сидит…

Разжал пальцы. Пистолет повернулся и повис на указательном пальце. Так и подал его Ланге. Тот спрятал оружие обратно под пиджак.

— Где-то я вас понимаю. Вы решили скрыть то, что знаете немецкий, чтоб вас считали глупей, чем вы есть. Спрятать лишнюю карту в рукав. Ведь так?

Владимир промолчал, но Ланге продолжил:

— Не представляю, сколько у вас тайн… Но я сразу подумал — этот человек не так прост, как хочет казаться. Он… В смысле вы… Вы довольно умны, и отчего бы вам не знать немецкий?.. И когда вы смотрели досье, вы довольно долго смотрели на страницы. Ваши глаза бегали, значит, вы читали — не рассматривали фото. Я предположил, что вы не просто знаете, мой родной язык, но и читаете на нем бегло. И вот сейчас решил вас проверить.

— Но там была обойма. Я ведь мог убить вас из вашего же оружия за то, что вы меня раскрыли. Даже если обойма была пуста, у меня же есть пистолет… Или вы скажете, что держали меня под прицелом другого оружия?

Ланге покачал головой:

— Не буду врать, но я не был предусмотрительным. И в моем пистолете была полная обойма, да и второго пистолета у меня не было. Но я подумал — это ведь слишком ничтожный повод, чтоб убивать человека.

— Это у вас от алкоголя. Порой убивают из за меньшее.

— Я знаю. Но я разбираюсь в людях. Потому и жив до сих пор.

— Логично, — согласился Бойко. — Если бы разбирались плохо, то уже пять минут, как были бы мертвы.

Немного помолчали, затем разлили по стаканам еще немного алкоголя.

— Это что-то меняет? Я имею в виду, мое и ваше знание?

— Нет, абсолютно ничего не меняет… Вы можете оглянуться назад и вспомнить, что никаких секретных разговоров при вас я не вел. Да и, во-первых, почти всегда в вашем присутствии я говорил по-русски. Во-вторых, ничего секретного я не знаю… Так что просто, забудьте.

— Постараюсь так и сделать.

Казалось, немец пришел нетрезвый, и вот-вот должен был напиться до беспамятства. Владимир же полагал про себя — ну выпьет он стаканчик-другой, с него не убудет. Только немец будто бы трезвел с каждым стаканом. Зато Бойко хватило лишь одного стакана, чтоб в голове все начало плыть. Устал? Или это чертово недоедание?

В комнате стало накурено — Ланге тянул папироски одну за другой, часто перемежая их стаканчиком.

Бойко хоть и бросил курить, но форточку открывать не спешил. Все же, как он соскучился за сигаретным дымом.

Пьянка закончилась по самой банальной причине — закончилась выпивка. В былые бы времена и в иной бы компании Бойко или послал бы кого-то или сходил бы сам к бабкам, которые гнали самогон и продавали его хоть за полночь. Но время не было другим, да и компания не та.

Ланге попытался встать…

— Ну раз у вас больше ничего нет…

И тут выпитое дало о себе знать. Мир качнулся так резко, и для того чтоб устоять, Ланге уцепился за край стола.

— Нет… Я, пожалуй, домой не дойду.

— Оставайтесь здесь. Я вас отопру завтра…

Бойко пошел домой, оставив пьяного Ланге ночевать на стульях в своем кабинете.

Шел он по ночному городу, порой из подворотен к нему на встречу выходили дворовые собаки — хитрые и израненные в борьбе с конкурентами. Но и те отступали, освобождая ему дорогу.

— Страшно?.. — спрашивал их хмельной Бойко, — мне и самому страшно…

Но он врал — идти по улицам ему было не страшно, а просто привычно.

Пусть другие боятся — здесь ходит Бойко.

А что еще надо для жизни?

Жизнь стала налаживаться. У дома появилась дверь. Бойко ее все равно не запирал, но уже дуло не так безбожно. Знакомый гробовщик сбил топчан, в армейском госпитале по звонку Ланге Бойко выдали матрац — на нем скончался какой-то солдат, и с одной стороны ткань стала ржавой от крови.

Чайник кипел на плите. Бойко заваривал чай в жестяной кружке, делал бутерброды — на черный хлеб мазал маргарин. Бросал в чай маленькую таблетку приторно-сладкого немецкого сахарина.

На ящике тикали часы, снятые с часовой мины. Они отставали на десять минут в сутки, были без звонка, и в установленный момент только выбрасывали маленький рычажок. Рядом с часами Бойко ставил на край кружку. Срабатывая, часы сбрасывали ее на пол, и от грохота Бойко просыпался.

В пригороде было замечательно тихо — автомобиль здесь был в диковинку. Иногда, бывало, иной собаке снился кошмар, она просыпалась и пыталась прогнать дурной сон лаем. Ей тут же начинали помогать соседские собаки, гоняя лай с одного края поселка в другой.

Но шум успокаивался быстро: собаки были не особо брехливые — от иных либо избавлялись хозяева, либо помогали соседи.

Соседи свыклись с Бойко, он свыкся с соседями. Будто неведомо куда уехавший агроном, Бойко каждый день ходил на службу, кивал соседям. Те кивали в ответ.

Мальчишки пытались показывать ему языки, но Бойко как бы невзначай распахнул пиджак, обнажив рукоять пистолета.

Поднять авторитет помог случай — румынские солдаты забрали две доски икон с окладом деревянным, но покрытым сусальным золотом. Бабушка пожаловалась Бойко, тот рассказал это Ланге. Последний сделал пару звонков.

Уже к полудню незадачливые мародеры скучали на гауптвахте, а их фельдфебель с извинениями вернул иконы хозяйке. Оклад был чуть поцарапан — румыны думали, что там чистое золото, по крайней мере, фольга. Но оказалось…

День шел своей чередой. Сидел ли он в комендатуре или в управе, гонял ли карманников по базару — все было привычно ему и знакомо. Удостоверение, полученное от Ланге, несколько облегчало жизнь — он легко проходил через патрули. Документ был написан на русском и немецком, но, скажем, румынские солдаты прочесть написанное обыкновенно не могли, и довольно часто подвозили Бойко на своих подводах.

После работы Владимиру было куда возвращаться — а это ли не счастье.

Готовил себе простенький ужин, опять пил чай. Ходил по воду, но не потому что ему это было нужно. Просто, чтоб прогуляться, подышать воздухом, послушать бабьи разговоры. В пустом доме было скучновато — в общежитии НКВД Бойко плохо уживался с соседями, но, оказавшись один, тосковал.