Анатолий Казаков - Кровавое лето в Бендерах (записки походного атамана)

— Да. По ранению списали… До сих пор шея не двигается.

— Ну, тогда если увидишь его, передай от меня привет. Нет, ты не подумай, что издеваюсь. Я даже сочувствую ему. И тебе тоже… Просто мы — вся группа, были свидетелями, как «перепахивали» Гербовецкий лес. Огнем руководили с НП нашей «базы». Мы все видели! И в душах наших, и во всем городе был праздник! Скажу тебе честно еще одно: если вдруг услышишь, что, мол, это была республиканская артиллерия — не верь. На этот раз били «Гвоздики» 14-й армии, командующим которой стал, как тебе известно, генерал Александр Иванович Лебедь — донской казак из Новочеркасска. Он больше не позволил вашему Косташу превращать Бендеры в Лидице или Гернику… По аналогии, как Кейтель под Курском, Косташ за два часа до начала запланированного им наступления на Бендеры получил такой удар, после которого ваша армия так и не смогла больше оправиться… — ты знал об этом? — … за сорок минут потеряв более полутора тысяч человек. Я не буду говорить за весь народ Приднестровья, за жителей и защитников Бендер. Скажу за себя, что своей жизнью я благодарен генералу Лебедю. Если бы не тот превентивный удар «Гвоздик», то не сидел бы я уже здесь. 6 июля был мой день рождения. Он мог бы стать и днем моей смерти. Смяли бы нас утром, как консервную банку, той силой, что была под Гербовцами. Наш-то участок был бы на острие вашего удара… Ну, минут десять мы бы еще продержались… и все!

Вадим замолчал. Молчал и Сергей. Так же молча опрокинули в себя еще по рюмке коньяка, думая каждый о своем.

— Ты долго будешь здесь в отпуске? — зажевывая долькой апельсина, спросил Вадим.

— Честно говоря, это не отпуск. Ушел я из армии. Не могу больше… И из Молдовы уезжаем — не будет там жизни! Костя под Керчь уехал, брат у него там — помог с жильем, на работу устроил. Костя и нас позвал. По соседству с ним дом продается. На наш дом покупатель уже есть, но денег нам все равно не хватит. Вот я и приехал — у сестренки попросил.

Вот такой оборот дела Вадима просто ошарашил, внес в душу какую-то сумятицу. Но и от сердца что-то отлегло. Отчего? Пожалел?.. Или «возлюбил врага своего»?…

— Вы знаете, а мне его даже жаль. Жалко его сломанной жизни, — сказала Смолина Валя, когда Вадим, закончив свой рассказ, замолчал, — Поймите…

— … А мне — нет! — как рубанул в ответ ей Влад, — Он сам выбрал себе такую судьбу. И душу себе испоганил. Сколько безвинных жизней он погубил — одному Богу известно. За это Господь и обрек его жизнь на страдания. Может, хоть чуть-чуть они приблизят его душу к очищению… Все взаимосвязано в этом мире. Не будет он оставшиеся дни на земле счастлив чужим горем. Те, разорванные минами, которых считал врагами, не принесут ему покоя и любви!.. «Любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящих вас и молитесь за обижающих вас и гонящих вас». Господи! А как?! Как научиться благословлять детей убивающих? Благотворить ненавидящих…, гонящих?.. Любить? Молиться? В Бендерах, когда мы зашли в Преображенский собор, избитый осколками тех же мин, отец Леонид говорил: «Наше дело молиться. Мы молимся спасению душ и ваших и тех…» Но как молиться за тех? Я уже не мог. И не могу. Грешен.

— В том, что с ним произошло, можно конечно, обвинять и систему власти, в которой он всего лишь «винтик», — включился в разговор Лекарев, — Можно валить и на обстоятельства, в которых любыми способами силился выжить этот «маленький» человек, у которого свои проблемы и горести, и такое естественное желание как жить, заботясь о семье и близких, который мечется, боясь ввергнуться с ними в пропасть нищеты и бед, и, не зная как жить перед лицом надвигающейся катастрофы, совершает «ошибки». Он может оправдываться, что его вынудили, что «я выполнил приказ»…, но на нем уже столько греха, — пробы негде ставить! Равнодушие — тот же грех, это первый шаг к предательству и преступлению. Ему, как он сказал: «плевать на политику» — был бы достаток да благополучие… В конечном счете, и, на тех, у кого его мины отняли жизнь и благополучие, ему тогда тоже было наплевать. Немного утешает лишь, как показалось, его начавшееся прозрение. Но отмолит ли он оставшейся жизнью свои грехи? Помните, в Тирасполе перед нашим отъездом председатель Комитета женщин Приднестровья Галина Андреева сказала: «Ребята, если даже просто ваше участие сберегло хоть одну человеческую жизнь, ваша жизнь уже оправдана»! А чем оправдает свою жизнь он?… А такие, как он? Чем оправдывают свои деяния те политики?…

«Итак, по плодам их узнаете их». С высоких трибун говорили о добре, и посеяли ненависть. Говорили о любви и консенсусе, и усеяли поля и города трупами. Говорили о милосердии, и полили виноградную лозу слезами детей и вдов. Вот они, господа политики, плоды ваши! Вы узнаёте в них себя? А что произошло с вами, люди земли благодатной? Если именем каких-то высших интересов вы стали наводить стволы снайперских винтовок на детей, подбирающих гильзы с асфальта… И это на земле, где не похоронены все павшие, не обезврежены все мины, не распаханы все окопы минувшей полвека назад войны. На земле, где еще памятны ужасы немецко-румынской оккупации, где так и не успели поставить памятники над многими «маленькими» «бабьими ярами», где готовы были вытерпеть все — лишь бы не было войны…

Так уж устроен человек, что он ко многому привыкает. Как ни странно, даже к войне. В Бендерах тоже. И воюющие, и оставшиеся в городе жители. Привыкли… Привыкли жить умирая. Жить, убивая. И постепенно начали забывать, что можно жить иначе.

В первый же день пребывания в Бендерах не только Вадима, но и всю группу, как они признавались потом, это поразило. Привыкли все. Война стала буднями. Ложатся к пулемету, как будто к станку встают. В МТЛБ — как за рычаги трактора. Работать. Да, именно этим словом — «работать» — многое называли здесь. Идти в рейд или в разведку — «идем работать»… Пойти в ночной дозор — «работать ночью»… Начался обстрел — «минометы заработали»… Защелкали редкие выстрелы — «где-то работает снайпер»… Привыкли. И уже особо не думали, каковы же плоды этой «работы». И к убитым привыкли, и к раненым. Война стала будничной работой. Убийство — отштампованной деталью машины с названием война…

…Молодой бендерский казак, напевавший под гитару «Есть только миг между прошлым и будущим…», только головой повел, когда у вокзала рванула мина и осколком, недалеко от него, ранило товарища. Нет, не безразлично, но как-то совсем уж буднично. Спросил лишь: «Сам дойдешь?» И продолжал напевать.

…Женщина с улицы Пушкина, прислушиваясь к звукам очередного, ставшего чуть ли не традиционным, вечернего артобстрела, залихватски улыбнулась возвращавшимся с задания казакам: