Ярослав Ивашкевич - Хвала и слава. Книга третья

— Иди-ка сюда, — позвал Антек брата.

У ворот Владек держал двух лошадей за уздечки. Слегка звенели удила.

— Только бы не было слишком много шуму, — сказал Антоний.

— У повозки окованные колеса, греметь будет, — отозвался Владек.

Анджей впервые прислушался к его голосу. Густой голос, с отличной дикцией, голос актера. Анджей не испытывал страха, но этот голос прибавил ему бодрости.

— Стрелять, не слезая с лошади? — спросил он Владека.

— Да, так лучше, — ответил тот, — лошадь привычная, не испугается, и можно сразу удрать.

— А куда удирать?

— В сторону Пулав. К железнодорожной станции, а не в город. Я после заберу лошадь, а вы идите на вокзал. И в Варшаву. Поезда сейчас ходят нерегулярно, но дождаться можно.

— Вот только вам придется проехать неподалеку от дома.

— Пустяки, два километра. Никто не заметит.

Антек вдруг крепко обнял Анджея и поцеловал его в щеку. Это было непривычное объятие.

— Ну, Анджеек… — прошептал Антоний.

Вскочив на коней, отправились в путь. Анджей чувствовал себя в седле довольно неловко, он был в длинных брюках, на спине болтался ранец, но лошадь шла хорошо, ровно, и он успокоился.

Их охватил осенний запах полей. Он плыл над равниной, и к нему примешивался запах конского пота и кожи. Спокойное дыхание равнины, отдавшей обильный урожай картофеля, теплый дух пашни, легкий дымок сжигаемой картофельной ботвы и тот удивительный запах, какой бывает в амбарах, когда туда свозят еще не совсем просохшее зерно, — все это говорило, что поля не замерли и на них еще кипит работа вопреки войне, вопреки всему, что связано с войной, что, казалось бы, сковало всякое движение жизни. Когда проехали еще километра два и дорога стала спускаться в лощину — бывшее русло реки, — ветер донес запах свежего сена: видно, скосили уже отаву. Уставшая от трудов, отходящая ко сну равнина посылала Анджею свое приветствие, и в этом было что-то колдовское — словно спокойная, привычная любовь приглашала его склонить голову на солому, на картофельные плети, на свекольную ботву, прижаться к земле, как к женскому телу.

Было тепло — то мягкое октябрьское тепло, какое на всем свете знает только равнина, и глубокий, красивый голос Владека как бы дополнял это тепло. Ни таинственность этой ночи, ни драматический характер дела, которое им предстояло, видимо, не действовали на него. Он сказал громко и отчетливо:

— Через минуту будем у статуи. Придется подождать.

Все произошло очень просто. Ждали, правда, долго, время тянулось бесконечно, наконец они услышали тарахтение брички. Владек наклонился к Анджею и сказал на этот раз шепотом:

— Подождем, пока проедет мимо.

Анджей отшатнулся.

— В спину я не стреляю, — сказал он громко.

Однако пришлось стрелять в спину. Ночь была не слишком темная — луна пробивалась из-за туч. Было не только слышно, но и видно приближающуюся бричку. Доехав до статуи, Валерий свернул вправо. Анджей увидел его быстро удаляющуюся фигуру в светлом пальто — Валерий оделся легко, по погоде. Анджей двинулся за ним и, проехав несколько метров, выстрелил. У него было такое чувство, будто он подошел и рубанул по спине спокойно сидевшего человека.

Лошадь Анджея забила копытами, но не двинулась с места, зато упряжка в бричке понесла. Анджей увидел, как Владек на своем породистом коне галопом промчался мимо. Слышен был грохот удаляющейся брички. И вдруг грохот умолк. Анджей изо всех сил стегал свою лошадь, но она, закусив удила, стояла как вкопанная.

— Хорошая коська, хорошая, — уговаривал Анджей, похлопывая ее по шее.

Вдали на дороге замелькал огонек. Это Владек светил себе фонариком. Наконец лошадь взяла с места, и Анджей нагнал его.

Соскочив с седла и ведя лошадь на поводу, он подошел к Владеку, который светил в лицо лежащего на земле Валерия. Тот был мертв.

— Выпал из брички, сволочь, — сказал Владек. — В Голомб направлялся, в гестапо. Торопился донести!

Анджея удивило, что Владек только сейчас понял это. Анджей смотрел в лицо мертвому Валерию так, как много раз смотрел на него живого, — с ненавистью. Большие черные глаза Ройского были открыты, но остекленевший взгляд их ничего не выражал.

— Надо столкнуть его в ров, — сказал Владек.

— Не тронь! — крикнул Анджей. — Пусть лежит.

— Так он скорее попадется на глаза.

— Все равно ведь лошадей поймают и примчатся сюда. Лучше не трогать.

— Верно. Ну так двинулись.

Они сели на лошадей. Ехали молча и неторопливо. Вдруг Владек оглянулся.

— Давай прямо в поле! — крикнул он Анджею и перемахнул через ров. Анджей — за ним, и оба понеслись по картофельнику. На дороге из Голомба появились огни — три машины мчались в сторону дома Тарговских.

Молодые люди укрылись в лесочке, и стояли рядом, стремя к стремени.

— К нам поехали! — сказал Владек.

— Что ты болтаешь? — Анджей только сейчас разобрался в том, что произошло. — Поехали в усадьбу?

— В усадьбу.

— В таком случае я должен быть там.

— Зачем?

— Там мой брат.

— С ума ты сошел! Чем ты поможешь?

— Но я должен!

Анджей пришпорил коня и помчался по полю вдоль дороги. Владек нагнал его уже совсем недалеко от дома. Схватив лошадь Анджея за уздечку, он резко остановил ее. Пытаясь вырваться, Анджей свалился с седла. Владек тоже спешился и схватил его за пояс.

— Никуда ты не поедешь, — бормотал Владек сквозь зубы, — никуда не поедешь. Отдавай автомат.

Анджей почувствовал, как его тело обхватили сильные руки. Он почти не мог дышать и едва вымолвил:

— Пусти!

Внезапно со стороны усадьбы донеслись негромкие выстрелы. Стреляли очередями, слышались крики людей, где-то поблизости завыла собака. Владек отпустил Анджея. Оба стояли, прислушиваясь. Снова раздались выстрелы, теперь уже громче.

— Беги, — сказал Владек, выхватив автомат у Анджея. — Ничем ты не поможешь. Беги этой дорогой прямо на станцию. Деньги на билет есть?

— Есть, — ответил Анджей сквозь стиснутые зубы.

— Беги быстрее. А я побегу в противоположную сторону.

— А лошади?

— Отпустим. Сами найдут дорогу домой. Мне лошадь сейчас не нужна.

— Ну, значит, все?

— Лети. Пока.

Пожали друг другу руки. Анджей быстро зашагал к вокзалу, находившемуся в нескольких километрах от города. Он еще не отдавал себе отчета во всем, что происходит. Он шагал словно в забытьи.

Поезд в Варшаву отправлялся только в шестом часу утра, но вокзал был уже забит людьми. Сидели на скамьях, на мешках, на чемоданах, хранивших на себе печать лучших времен, теперь обвязанных веревками и ремнями. Переполнена была даже уборная. Многие предпочли ее более благоустроенному залу ожидания. Какие-то фигуры жались по темным углам. Нетрудно было догадаться, что это евреи. Проходя мимо зеркала, Анджей взглянул на себя и испугался. Вид его был ужасен. Лицо осунулось, глаза лихорадочно блестели. «Надо бы и мне поискать темный угол, — подумал он. — Наверно, у меня горячка».