Василий Мурзинцев - Записки военного советника в Египте

Самолет упал, планируя, подскочил, снова упал и, подняв тучу пыли, остановился, прижавшись к земле.

Обломки «Фантома» мистер Усэма отвез в штаб ПВО армии.

Чуть ли не всю ночь мы обсуждали подробности боя, дополняя друг друга разными деталями.

Теперь солдаты очень, очень хочет воевать, — подвел итог мистер Усэма, — он видель свой глаз, как «Фантом» — касура!

— А как дивизион? — спросил я.

— Один кабина касура и араби офицер, — печальным тоном сообщил мистера Усэма. Я не стал спрашивать подробности.

На другой день полк сменил позицию, переместившись на несколько километров восточнее. На новой позиции КП полка расположился между двумя деревянными домиками, на расстоянии до 300–400 метров от каждого. Оказалось, в одном из них, за дорогой, живет югославская экспедиция по освоению новых земель. По их проектам в пустыне прокладывались оросительные каналы. Осматривая уже готовые участки канала, нельзя было не проникнуться уважением к народу, одновременно ведущему две войны — с израильскими агрессорами и с пустыней. И то, и другое требует немалого напряжения всех сил государства. В другом домике жили танкисты-арабы.

Оказалось, что у югославов имеется хороший душ и холодное пиво. С таким комфортом в пустыне я встретился впервые. Гостеприимство и доброжелательность югославов внесла некоторое разнообразие в жизнь двух человек: Сыроватского — советника командира зенитно-ракетного дивизиона и мою.

Действительно, духовный подъем личного состава был необыкновенным, В эти дни самолеты израильтян ежедневно бомбили войска непосредственно у канала, до нас доносились чуть слышные взрывы, но к нам почему-то не летали. На всех батареях солдаты спрашивали, почему нет самолетов, и я им отвечал шутливо, что они теперь боятся нашего полка. Солдаты радостно кричали:

— «Фантом» касура!

Надо пояснить, что слово «касура» имеет множество значений и примерно соответствует немецкому слову «капут». Ждали официального подтверждения и денежной премии за сбитый самолет. Но подтверждения почему-то не было.

Я обратился к полковнику Пузанову с рапортом, но он сказал, что самолет полку не засчитали. Когда об этом узнали в полку, то огорчения было не меньше, чем до этого радости. Вообще арабы бурно выражают свои переживания. Появилась даже апатия.

Поэтому, когда полковник Пузанов появился на КП полка, мы с мистером Усэмой снова атаковали его просьбой восстановить справедливость.

Выслушав нас, полковник Пузанов согласился и обещал разобраться в этом деле. Но сбитый самолет в то время не засчитали в число побед полка. Может, поэтому когда 18 июля после отражения налета нам стало известно, что полку засчитали сбитый самолет, я не видел прежнего энтузиазма. А дело было так.

В ночь с 17 на 18 июля зенитно-ракетный дивизион ушел на другую позицию поближе к каналу, а на старом месте оставил макеты.

18 июля в 13 часов 40 минут тем же способом, что и 5 июля, два «Фантома» пытались разбомбить позицию дивизиона.

Батареи своевременно открыли огонь, головной самолет сыпанул десяток бомб и отвалил, ведомый отвернул еще раньше. На малой высоте самолеты ушли в сторону канала. Хотя трассы прошли кучно и вблизи головного самолета, но попадания никто не наблюдал. Ни мистер Усэма, ни я о поражении самолета не докладывали и кто его сбил, нам неизвестно. Поэтому мы удивились, когда узнали, что нам засчитали сбитый самолет.

Но известие это личный состав принял спокойно, если не равнодушно. Обрадовала только денежная премия, которую выдали всему личному составу. Скорее всего я из-за незнания арабского языка не разобрался, какой самолет нам засчитан. Возможно, совпадение того, что мы обстреляли самолеты 18 июля и тот же день нам сообщили, что мы сбили самолет ранее, внесло путаницу. В конце концов важно то, что полк уничтожил один «Фантом» и убедительным признанием этого явилась денежная премия.

Мы же были удовлетворены тем, что, осмотрев через трое суток макеты, изображавшие зенитно-ракетный дивизион, увидели, что ни один из них не поражен. Все бомбы взорвались с недолетом, хотя и довольно близко. Видимо, нервы летчика не выдержали и он бросил бомбы на несколько мгновений раньше, чем было нужно. Трое суток мы не осматривали макеты и не пускали к ним никого потому, что через тридцать минут после боя взорвалась первая бомба замедленного действия. Сколько их было там, мы не знали. Взрыв семи бомб, как мы потом подсчитали по воронкам, слился в один гул, тучи песка и пыли закрыли место бомбежки и невозможно было определить, сколько бомб было сброшено. Через двенадцать часов взорвалась вторая, а еще через двенадцать — третья.

От этих бомб ущерба не было, если не считать напряженного ожидания взрыва. Если бомба оставалась на поверхности, то ее обозначали флажками и обходили подальше, но часто она зарывалась в песок и ждала своего часа. А в пылу боя, в тучах пыли не всегда можно заметить место падения неразорвавшейся бомбы, что сильно действует на нервы. Все время кажется, что буквально сидишь на бомбе. Это был последний бой полка перед прекращением огня.

Мои злоключения с поисками полка и разные недоразумения с моими товарищами объясняются не только неорганизованностью, отсутствием машины и тому подобным, но главным образом существованием языкового барьера, из-за которого мы иногда с большим опозданием узнавали о важных решениях и приказах, выходивших из штаба армии, а порой и вовсе не знали и принимали события, как свершившийся факт, к сожалению, не всегда имевший место.

Мы еще не знали, что приближался день, когда смолкнут разрывы и можно будет без опаски смотреть в небо. Президент Египта Гамаль Абдель Насер был в Москве, и все с нетерпением ждали его возвращения. В последние дни перед прекращением огня авиация Израиля особенно сильно обрушилась на боевые порядки войск вдоль Суэцкого канала и на позиции средств ПВО. Но, несмотря на это, зенитно-ракетные дивизионы передвигались к каналу. На позиции, которую прикрывал полк, дивизионы менялись часто. Один сменял другой. Дивизионы уходили и приходили по ночам. Уходя, оставляли макеты, но ложную позицию бомбили лишь один раз. Или израильтяне решили, что они уничтожили дивизион, или узнали, что это ложная позиция, но после 18 июля налетов не было.

Поэтому утверждение, что ОАР нарушала соглашение о прекращении огня, не соответствовало действительности. Дело объяснялось просто: потеряв за два летних месяца войны около двадцати «Фантомов» и «Скайхоков», Израиль понял, что превосходству в воздухе приходит конец. А это их единственная надежда на победу. Убедившись, что, несмотря на яростные налеты, они не в состоянии подавить ПВО ОАР, израильтяне предложили заключить соглашение о прекращении огня, чтобы восполнить потери в авиации и использовать другие способы для достижения своих целей. Из этого нельзя, конечно, делать вывод, что только успехи ПВО ОАР вынудили Израиль прекратить огонь.