Василий Мурзинцев - Записки военного советника в Египте

— А если бы тебе доказали, что бог есть?

— Таких доказательств нет. Чтобы поверить во что-то, нужно или увидеть или потрогать рукой. Есть другие способы доказательства, но этот самый лучший. Но вы сами говорите, что бог везде и нигде. Его нельзя ни видеть, ни слышать, ни потрогать.

— А ты видел Гитлера?

— Нет, не видел. А при чем тут Гитлер?

— Если не видел Гитлера, значит, его нет?

— Когда я говорю, что бога нельзя видеть, слышать или ощущать, я не имею в виду себя, а вообще людей. А Гитлера теперь действительно нет. Он отравился в Берлине от страха, что его захватят в плен наши солдаты. Но он был. Его видели другие, я его видел в кино. Мы воевали с немцами четыре года и хорошо знаем, что такое Гитлер. Гитлер отравился, а его помощников судили и повесили. Об этом знает весь мир. Гитлера родила женщина и поэтому, к сожалению, он человек. Фашисты с Гитлером уничтожили миллионы людей и погибли сами. А что может сделать хорошего или плохого бог?

— Бог тоже может наказать людей за плохое поведение.

— Каким образом?

— Послать болезнь и люди начнут умирать.

— Почему же бог не наказал Гитлера? Или его преступление было угодно богу?

Этот вопрос смутил моих слушателей. Они что-то быстро заговорили по-арабски между собой. Видимо, обсуждали неожиданный поворот в нашей беседе. После короткого, но довольно оживленного обмена мнениями последовал вопрос:

— А, может, бог через Гитлера наказал людей?

— Если это так, что кто скажет, за какую вину перед богом были наказаны многие и разные народы? Ведь народы, пострадавшие в войне, молятся разным богам, и Гитлер не особенно смотрел на это. Кроме того, погибло много детей. А разве дети могут иметь такой большой грех перед богом, чтобы их убивать? Каждый народ имеет хороших и плохих людей. А разве бомба с «Фантома» выбирает? Она уничтожает всех подряд: и мусульман, и христиан. Где же справедливость? Почему бог допускает это? Люди убивают людей, а не бог, и нужно разобраться, кто и зачем убивает. Есть войны справедливые, а есть несправедливые. Вы ведете справедливую войну. Правильно я говорю?

Мой вопрос снова привел в замешательство моих собеседников. Видимо, они почувствовали справедливость моих слов, но привычка мыслить по канонам ислама мешала им взглянуть на войну, как на социальное явление, полностью зависящее от человеческой деятельности. Теперь они о чем-то говорили гораздо дольше. Мы с переводчиком только переглядывались. Наконец арабы закончили свои обсуждения и, не отвечая на мои вопросы, снова спросили:

— А как быть с холерой? Уж это-то действительно наказание божие?

Признаться, я устал уже доказывать очевидное и доказанное и начал нервничать из-за непонятливости собеседников. Теперь-то я понимаю, что мне не хватало выдержки, а тогда меня возмущали их наивные вопросы. Я решил идти, что называется, в лоб.

— С холерой борются и побеждают ее врачи, то есть люди. Это доказывает, что холера не от бога. А если от бога, значит, люди выступили против бога и побеждают бога. А вы говорите, что бог все может.

Тут я вспомнил, как накануне этого вечера мимо моей мэльги провели одного солдата. Солдат так громко и жалобно стонал, что я выскочил из мэльги узнать, что случилось. В сумерках я увидел, как два солдата ведут третьего, который еле переставляет ноги и громко стонет. Я спросил, что случилось. Оказывается, солдата ужалил скорпион в средний палец правой руки. Они сводили его к доктору, тот сделал пострадавшему два укола. Теперь они вели его к себе в мэльгу. Утром я поинтересовался самочувствием этого солдата. Он оказался рядом, на КП, его, по моей просьбе, подвели ко мне. Солдат был еще бледен, но уже улыбался. Палец опух, но не сильно. Я пошутил, что укол доктора сзади — лучше укола скорпиона спереди. Солдат ушел. И теперь я прямо обратился к сидевшему здесь доктору:

— Вчера скорпион ужалил солдата. Может, бог наказал его? Ведь скорпиона тоже создал бог, только не знаю зачем. Как же доктор посмел делать солдату уколы? Значит, доктор против бога?

Это оказался слишком сильный и неожиданный удар. Молодой круглолицый и добродушный полковой врач чуть не свалился со стула. Он открыл рот и выпучил глаза, не в силах что-либо сказать. При свете полной луны лицо его еще более побледнело. Остальные офицеры тоже откинулись к спинкам стульев, словно их кто-то толкнул в грудь. Я пожалел о сказанном, но слово не воробей — вылетит не поймаешь. Когда беседа велась в несколько отвлеченном плане, все было хорошо. Когда я фактически обвинил одного из присутствующих в действии, направленном против бога, эффект получился для меня неожиданным. Случись это лет 15–20 назад, вряд ли я остался бы целым и невредимым. Ведь было время, и не столь давнее, когда убийство «неверного» расценивалось, как подвиг во имя Аллаха. Но времена изменились. Хотя ислам остался в основе идеологии арабской нации, но Кораном пользуются больше для воспитания моральных качеств людей.

Ведь Коран, как и другие церковные книги, призывает любить ближнего своего, запрещает алкоголь, призывает хорошо работать и так далее. Но тут же разрешает многоженство.

После непродолжительной немой сцены разговор возобновился, но велся вяло и скоро заглох. Да и время было позднее. После этого случая ко мне с вопросами о боге не обращались. Я опасался, что обидел арабов, и это отразится на моих взаимоотношениях с офицерами. Но этого, к частью, не случилось. Видимо, не так крепок дух веры, как это казалось. Я обратил внимание на то, что не так уж часто арабы совершают молитвы, а их по Корану нужно совершать по 5 раз в день. Каждая молитва длится от 5 до 30 минут. Когда я спросил некоторых офицеров об этом, они уклончиво ссылались на недостаток времени и что они компенсируют это хорошими поступками. А добродушный доктор впоследствии охотно снабжал меня таблетками от простудных заболеваний и делал прививки от холеры.

Таких вечеров было много. К сожалению, у меня переводчик был всего два дня. В непринужденной обстановке я узнавал о различных сторонах жизни и быта арабов, об их обычаях. Много рассказывал о Советском Союзе. Мы взаимно открывали друг другу различные стороны жизни своих стран и народов. Между мной и арабами стоял языковой барьер и преодолевать его приходилось с большим трудом.

Я часто вспоминал немую сцену после моего вопроса полковому врачу и как-то само-собой сложилось шутливое стихотворение:

В последний день перед вступлением в силу соглашения о прекращении огня утром 6 августа 1970 года полк снялся и вслед за зенитно-ракетным дивизионом двинулся на восток, ближе к каналу. Позиция для дивизиона еще не была готова, и вся его техника стояла открытой. Наш зенитно-артиллерийский полк, также без инженерного оборудования, занял боевой порядок вокруг дивизиона и начал окапываться.