Василий Мурзинцев - Записки военного советника в Египте

Саади оказался, несмотря на его большое желание, плохим помощником, и мне пришлось только смотреть.

Саади хорошо знал названия слесарных инструментов: молоток, напильник и т. д. Впоследствии он рассказал мне, что на Асуанской плотине его учил Виктор Иванович Гончаренко. Видимо, считая, что русские все друг друга знают, Саади спросил:

— Ти знает Виктор Иванович?

На мой отрицательный ответ удивился и сказал:

— Кароший человек. Почему он мать ругал, я не знай.

— Какую мать? — спросил я.

— Я не знай. Когда работает, молоток упади — он говорит мать, когда жарко, он говорит мать.

Тут Саади показал, что может говорить почти без акцента.

— Это нехорошие слова, — сказал я ему. — Наверное, Виктор Иванович был сердитый?

— Нет, Виктор Иванович был хороший человек.

— Из какого он города? — полюбопытствовал я.

— Из Силинграда.

— Из Сталинграда? — переспросил я.

— Да, из Силинграда, — ответил Саади.

— А может из Целинограда? — переспросил я. — Это другой город.

— Из Силинграда, — утвердительно кивнул Саади.

— А ты знаешь где этот город?

— Руси.

— Руси большой, — развел я руки, — городов много.

— Я не знай, — ответил Саади.

Я заставил его несколько раз произнести название города, но Саади ухитрялся так его исковеркать, что не было никакой возможности узнать, в какой же город адресовать благодарность Виктору Ивановичу за привитое арабскому парню красноречие.

Видимо, Саади не понимал полного значения слов, которые произносил, так как после моей просьбы охотно обещал больше нехорошие слова не говорить и свое обещание выполнил.

Но все же думаю, что он это сделал скорее от страха перед аллахом, так как Коран запрещает нецензурные и оскорбительные слова. А Саади пока что верил в аллаха, хотя и не молился, ссылаясь на недостаток времени.

Саади очень тепло вспоминал Виктора Ивановича и, видимо, по нему судил о всех русских, когда говорил:

— Русси — хороший люди.

Наступила война, и Саади попал в армию. Технически грамотный, мастеровой, он оказался хорошим солдатом. Теперь уж мне пришлось учить его новым словам, военным. Во время проверки батарей я прикасался к детали орудия, прибора, к снаряду и говорил:

— Ствол, прицел, дальномер, снаряд, гильза… — и так далее.

Саади усердно записывал русские слова арабскими буквами, а я арабские слова русскими буквами. Так Саади продолжил пополнение запаса русских слов, а я впервые давал уроки русского языка.

Первые две батареи произвели на меня хорошее впечатление. Окопы были хорошо оборудованы, солдаты выглядели бодро. Попытались что-то мне рассказать, но я, к сожалению, ничего не понял. Никаких следов подавленности или растерянности я не заметил. Хотя не все в батарее отвечало требованиям наших уставов, в общем я остался доволен.

Когда мы приехали на ОП третьей батареи, Саади начал что-то мне объяснять, часто повторяя слово «Фантом». Скорее по его жестам и выражению лица я понял, что ожидается налет и нужно ехать на КП.

«Фантом» здесь звучит совсем не так, как у нас на Родине. Все солдаты тревожно смотрели в небо.

Только мы приехали на КП, как была объявлена тревога. Я спустился и увидел, что цель приближается к боевому порядку полка. В это время чуть вздрогнула земля, и затем докатился глухой раскат взрыва. С наблюдательного пункта были видны клубы желтой пыли, повисшей в воздухе. Пыль медленно оседала, редела, словно таяла там же, где и поднялась. Слышен был гул моторов, но самолетов видно не было. В.темнеющем небе появились красные точки трассеров. Стрелял соседний полк, в районе которого взорвались бомбы. Звук самолета стал удаляться, но стрельба соседнего полка продолжалась, и я засмотрелся на красные пунктирные линии, бесшумно встававшие в небе. Кто-то дернул меня за рукав, я оглянулся и увидел примерно в километре от КП поднимавшееся от земли темное облако и сразу же донесся звук разрыва. Бомба упала между шоссейной и железной дорогой Каир — Суэц. Это были разрывы боевых бомб, которые я увидел так близко впервые в жизни. Страха не было. Было любопытство и азарт. Полк огонь не открывал из-за большой высоты цели — 7 километров.

К моему приезду не готовились, поэтому меня поместили в мэльгу, где стояли три койки. На одной из них разместился я, на двух других четыре офицера — араба. Простыней и наволочек в армии ОАР не положено. Я под голову постелил полотенце и лег, не раздеваясь. Ночь прошла спокойно.

(Подражание А. Суркову)

Если сказать, что наступило солнечное теплое утро, то здесь это значит не сказать ничего. Месяцами каждое утро солнечное и не просто теплое, а жаркое. Жара начинается сразу же, как только солнце оторвется от горизонта и прохладой подует только после того, как оно скроется за горизонтом. После весьма скромного завтрака мистер Усэма достал карту и, показывая на канал, сказал:

— Мистер Васили, нада ехать смотреть, — он карандашом обводил вдоль канала от Суэца до Горького озера нанесенные боевые порядки зенитных полков. Я не понял, зачем и кому нужно смотреть чужие полки, и пожал в недоумении плечами.

— Мы едем, — толкнул в грудь пальцем мистер Усэма сначала себя, а потом меня.

Я кивнул головой: раз надо значит надо. На месте, думаю, разберемся. Этот небольшой разговор занял примерно час. В этот час постоянно кто-нибудь заходил в мэльгу, собиралось по два-три офицера, звонил телефон, солдат постоянно разносил чай. Вообще жизнь била ключом. А вот и пример, как она «била». Около девяти часов раздался один из многочисленных звонков, последовал длинный разговор по телефону мистера Усэмы, после которого он сказал:

— Мистер Васили, ти ждет мистер Адам. Машина. Сейчас. Ехать ти.

— Где машина? — спросил я, старательно разделяя слова.