Баурджан Момыш-улы - За нами Москва. Записки офицера.

Рахимов пошел собирать и сосредоточивать всех наших бойцов в районе Матренино. Мы с Толстуновым стояли на поляне и смотрели вокруг.

Полноценная, свежая бригада, оставив всю свою боевую технику, не дав боя противнику, в это печальное утро 20 ноября 1941 года, по приказу подполковника, на наших глазах рассыпалась, разбрелась «мелкими группами» по лесам.

Степанов, которого Рахимов прислал, чтобы он находился при мне для поручений, всхлипнул.

— Вы что, Степанов? — крикнул на него Толстунов. — Вы пришли сюда плакать? Вон убирайтесь отсюда!

— Больно... обидно... товарищ старший политрук... — произнес Степанов, вытирая слезы и задыхаясь от гнева.

...Мы пошли в Матренино. По дороге я вспомнил: в двадцатых числах октября наш батальон пробирался из тыла противника к своим. Мы стояли в лесу близ совхоза имени Советов. После тяжелого ночного марша и утреннего боя было решено: в гуще леса дать людям отдохнуть, накормить их, а потом — снова марш, снова в бой. Я вспомнил слова Панфилова:

«Солдата накорми досыта, одень, обуй, когда он устал, — дай ему часа два отдохнуть, потом бросай его в огонь и в воду — наш русский, советский солдат не сгорит, не утонет. Обеспечишь заботу о солдате — обеспечишь успех. Солдата надо уважать, любить, заботиться о нем и лишь тогда требовать, взыскивать с него, чтобы он свято выполнял свой долг».

Итак, мы стояли в лесу близ совхоза имени Советов на боевом привале. Ко мне прибежал Борисов и доложил, что из леса пришли люди во главе с каким-то генералом. Я пошел на пищеблок батальона. Там стояла группа бойцов, офицеров и с ними пожилой генерал в шинели и суконной пилотке, опиравшийся на толстую суковатую палку. Рядом с ним стояли молодой полковой комиссар, несколько офицеров и несколько гражданских бородачей в поношенной одежде. Когда я представился, генерал сказал:

— Моя фамилия Старков. Это комиссар дивизии, а они, — он показал на группу людей, — командиры штаба дивизии.

Я приказал Борисову накрыть на стол.

— Зачем накрывать на стол? Вы дайте нам на руки то, чем хотите угостить, и мы пойдем.

Пока Борисов распоряжался, генерал, узнав, что мы уже вторые сутки находимся в тылу врага, спросил:

— И вы думаете и дальше идти вместе со своим батальоном, с этими пушками, зарядными ящиками и повозками?

— Решено, товарищ генерал, выбираться всем вместе. При необходимости будем пробиваться с боями.

— Правильно делаете, — сказал полковой комиссар. — Мы распустили целую свежую дивизию и вот, как видите, идем жалкой группой.

Борисов роздал им по килограмму белого хлеба и по триста-четыреста граммов холодного мяса.

Я тогда недоумевал и не понимал слов полкового комиссара: «Мы распустили свежую дивизию» — и понял их смысл лишь теперь, утром, увидев, как на наших глазах распалась, разбрелась бригада лишь потому, что командир принял решение «выходить мелкими группами». Немало было разбитых частей и соединений, которые при твердом управлении выходили из боев организованно, отходили и снова под единым командованием командиров частей и соединений давали бой противнику. Они заслуживают глубокого уважения за достойное поведение на поле боя. Таких частей и соединений у нас тогда было много, они дрались до последнего своего солдата, преграждая путь врагу.

Были и такие части и соединения, которым под натиском превосходящих сил противника не удавалось организованно выйти, и они с честью погибали на поле боя. Как правило, их командиры погибали вместе с войсками. Победы над такими частями обходились противнику очень дорого: советские бойцы, отдавая свою жизнь, уносили с собой жизнь двух-трех, а часто и более вражеских солдат. Я вспомнил гневные слова генерала Панфилова, когда один майор представился ему такими словами: «Командир разбитого батальона майор такой-то». Выслушав его до конца, генерал сказал, что он не верит, чтобы в бою весь батальон погиб, а командир остался в живых. Ведь батальон — это подразделение ближнего боя. Майор доложил, что их полк, вся их дивизия были разбиты, и когда они попали в окружение, им было приказано выходить «мелкими группами». «Вот так и скажите: не разбили, а распустили. У всякой разбитой вещи бывают осколки. Где же остаток разбитой дивизии? Вашу дивизию, батенька мой, не разбили, а вы сами распустились мелкими группами...»

Так теперь было и с бригадой.

Вторая рота нашего батальона, рота Краева, находилась по ту сторону шоссе, а роты Бозжанова и Филимонова — на этой стороне. Их разделял противник, к вечеру захвативший Горюны.

Когда мы пришли в Матренино, Рахимов доложил, что бозжановские бойцы собрались в лесу за железнодорожным мостом, филимоновские — в Матренине, Краев прислал очередного связного и ждет приказаний в лесу, северо-западнее железнодорожной будки. В борисовских кухнях варится завтрак, который будет готов к раздаче не раньше чем через час. «Если скоро начнем отходить, может быть, гасить очаги и вылить все из кухонь?» — закончил Рахимов.

Толстунов запротестовал:

— Что вы, что вы, Хаби! Как это можно выливать из кухни столько добра? Кто знает, когда еще удастся бойцам поесть горячего. Пусть доваривают. Как ты думаешь, комбат? — спохватившись, спросил он меня.

— Пусть доваривают, — подтвердил я приказание Толстунова. — Плотно позавтракаем, а потом пойдем.

Мы посоветовались, и было решено: Краеву самостоятельно идти в район Гусенова и в лесу, в координатах икс — игрек, ждать нас; Филимонов — его рота относительно свежая — пойдет головным, а Бозжанов — вторым, опекая обоз, орудия и раненых. Когда присоединится Краев, он займет свое место последним в батальонной колонне. Решение идти, вернее, — пробиваться к своим по левую сторону шоссе, обосновывалось в записке полковника Серебрякова, в которой он сообщал о положении полков нашей дивизии двое суток назад, когда все, кроме Капрова, занимали широкий фронт по левой от нас стороне шоссе. Мы полагали, что противник вбил клин в боевые порядки дивизии вдоль шоссе и основные силы дивизии ведут бои именно по левой стороне.

...Чтобы противник не сразу обнаружил уход бригады и наше тяжелое положение, я и Толстунов согласились с предложением Рахимова выставить на опушке леса один стрелковый взвод со станковым пулеметом и противотанковым орудием.

...Люди собрались в лесу. Борисов метался между кухнями и повозками, шепотом торопил, ругал поваров, кладовщиков, ездовых, санитаров, старшин рот, помкомвзводов — наводил порядок.

Рахимов пошел на опушку леса со взводом. Этот дисциплинированный офицер часто не доверял не только другим, но и самому себе. Он должен был всюду быть сам, проверить, растолковать и убедить прежде всего самого себя.