Жюль Руа - Штурман

На несколько секунд у штурмана перехватило дыхание. Вот так, наверное, в ту памятную ночь все и произошло.

Сам не зная почему, он вспомнил Адмирала у самолета в ту ночь, когда штурман пришел его встретить после полета. Адмирал только что выбрался из машины и еще нетвердо держался на ногах; он побежал к полю, окружавшему бетонированную площадку, на которой под сенью деревьев стоял самолет, и, упав на траву, стал хватать ее руками. «Послушай, — сказал штурман, подходя к нему, — что с тобой? Ты болен?» Адмирал поднялся, шрам сверкал на его непокрытой голове, и у него вдруг вырвался смешок, похожий на сдавленный кашель. «А ты никогда этого не делал? — спросил он. — Понимаешь, звезды в конце концов чертовски надоедают, и, чтобы убедиться, что я на земле, я должен пощупать ее. И тогда мне снова хорошо». А ведь тот полет был не тяжелее других. Адмирал поводил фонариком по фюзеляжу и крыльям и обнаружил только два или три следа от снарядных осколков. «Сволочи!.. — закричал он. — Вот сволочи!..»

«Неужели он каждый раз, возвращаясь из полета, будет щупать землю?» — спросил себя штурман. И внезапно он ощутил желание, вернувшись, тоже припасть к земле. Теперь она для него наполнилась смыслом: там ждала его молодая женщина под рубенсовским портретом розовощекого голубоглазого ребенка, висевшим над красной плюшевой кушеткой. Штурману так хотелось бы отдать все теперешние тревоги за безмятежность той ночи, когда он лежал — сколько времени это длилось? — вытянувшись рядом с женщиной, положив руку ей на грудь, оцепенев от счастья. А теперь нужно было снова приниматься за прежнее. «Зачем?» — опять спросил он себя. Он мог бы растянуть историю с взысканием. Мог бы отказаться от вмешательства Адмирала. Его посадили бы под арест, а тем временем, может быть подписали бы перемирие и в конце концов все как-то уладилось бы. Но нет, он должен был продолжать, чтобы получить возможность снова увидеться с женщиной, и еще из-за этой дурацкой истории с Лебоном, которого хотели угробить, потому что он перестал различать огни. «Ну и что? — с горечью сказал он себе. — Еще немного, и сейчас мы бы навеки перестали их видеть. О таких вещах лучше никогда не рассказывать и, главное, никогда не бахвалиться ими».

Пролетев над своими базами, эскадры выстроились, образовав огромный сверкающий вал, который покатился к южному побережью Англии. Там выключат все огни, пилоты наберут высоту, следя за светящимися стрелками приборов. В своих турелях зашевелятся стрелки, словно желая убедиться, что бодрствуют. Освещены только кабины штурманов. Не разделяя волнений других членов экипажа, они безмятежно прокладывают курсы, отделенные от всего окружающего мира.

Штурман пробрался между пилотами, приподнял шторку штурманской кабинки и сел рядом с Везером. Зажав карандаш в зубах, Везер работал с прибором; сигналы, пляшущие на зеленых экранах, показывали пересечения радиоволн и позволяли рассчитать местоположение самолета. Штурман легонько отодвинул товарища. Везер уступил ему прибор, и он взялся за ручки. Он записал координаты, и Везер указал карандашом на навигационной карте точку в открытом море. Скоро они пролетят над первыми линиями противовоздушной обороны континента, и орудийные залпы слегка вспенят катящийся вал бомбардировщиков.

Дальше курс лежал на восток до самого Седана, спускался немного к югу, чтобы заставить противника ожидать атаку на Штутгарт, и внезапно сворачивал на Вюрцбург, где предстояло разбомбить подшипниковые заводы. Сам Вюрцбург не упоминался. Географические координаты определяли только место: 98°75` восточной долготы и 48°83′ северной широты. После чего путь шел на северо-запад, потом снова на юг и, наконец, зигзагами на запад, к берегам Англии.

— Ветер снова переменился, — сказал Везер. Каждые полчаса мощные передатчики сообщали самолетам силу и направление ветра. В секретности больше не было смысла. Враг уже обнаружил бомбардировщики, поднял истребители, и вся Европа знала силу ветра и его направление. Все было как-то странно. В экипаже на штурмане не лежало никакой ответственности, и, сознавая это, он испытывал облегчение. Он внимательно следил за работой Везера, словно сидел в учебной кабине и словно грохот, оглушающий его, несмотря на плотной шлем и наушники, был шумом турбины, имитирующей грохот моторов. Экипаж был спокоен, и, когда они летели над побережьем, штурман даже не встал с места, чтобы полюбоваться зрелищем скрещивающихся прожекторов и орудийных разрывов. Самолет качнулся влево, потом занял нормальное положение. За шторкой в своей застекленной кабине бомбардир всматривался в небо перед собой. Он молчал. Штурман видел, как он сидит на скамеечке, чуть поворачивая голову, точно часовой на крепостной стене, окруженный ожерельем мерцающих звезд. Везер тоже, казалось, не тревожился. К тому же сегодня ночью спутать объект было невозможно.

— Я тебе не нужен? — спросил Везера штурман.

— Нет, — ответил Везер. — Займись чем хочешь.

— Поискать звезду?

— Если хочешь. Хотя, сам знаешь, звезды… Штурман вынул из чехла секстант. На мгновение он заколебался. Какую звезду будет он визировать? Он любил Юпитер, сверкающий высоко в небе, точно маяк, но Юпитер — планета, и его блуждающая орбита требовала более сложных вычислений. Лучше на этот раз для удобства взять какую-нибудь звезду первой величины, которую легко поймать в голубой глазок секстанта, например Арктур, подвешенный к сверкающему ожерелью.

— Пилот, — сказал штурман, — курс. Визирую звезду.

— А, — отозвался пилот, — звезду… Сегодня нас балуют.

Обычно штурманы к звездам не прибегали. Они предпочитали обходиться без них. Конечно, зная, сколько световых лет вас разделяет, нетрудно вообразить, что звезды неподвижны и ты сам не движешься, но когда в полете проецируешь звездные углы на гринвичский меридиан, местоположение определяешь очень приблизительно, а ведь по курсу вас подстерегают истребители и зенитки. Так что визирование звезд было лишь вспомогательным средством и лирической передышкой, и штурман просто предоставлял в распоряжение Везера еще одну прямую, с которой тот мог делать, что ему угодно.

Штурман, точно звездочет, забрался под астрокупол, отыскал надежную точку опоры, поймал в видоискатель Арктур, похожий на дрожащую каплю росы, и включил секундомер. Не выпуская штурвала из рук и легонько касаясь носками педалей, пилот держал самолет, стараясь избежать в течение этих двух минут визирования малейшего крена.

— Отлично, — сказал штурман. — Я кончил. Он открыл бортовой журнал и бросил на стол Везеру записку: «Арктур, 43°35′».

Везер взял компас и начертил угол у себя на карте. Линия Арктура проходила недалеко от маршрута, и Везер, обернувшись, подмигнул штурману.