Александр. Омильянович - Смысл жизни

Тогда уже без опасений я могла бывать в «Дойчес хаус», в офицерском казино. У гестапо и эсэсовцев были другие казино. Пока я туда не имела доступа, а это мне очень было нужно. Наконец я познакомилась с Хайнертом — обер-лейтенантом войск СС. Он работал в гестапо: руководил секцией арестов и следствий. Я знала, что нравлюсь ему, знала также о том, что это жестокий и изощренный убийца. Я стала с ним заигрывать. Хайнерт попался на удочку…

Игра, которую я начинала с Хайнертом, была опасной, тем более для молодой и неопытной разведчицы. За установление этого знакомства, от которого партизаны многого ожидали, я получила благодарность. Вначале я старалась не встречаться с Хайнертом наедине. Виделась с ним только в казино. Я прикинулась веселой девушкой, щебетуньей, думающей только о танцах, развлечениях, беззаботной, которая ни в чем не разбирается, а тем более в войне. Если я заводила разговор на тему, которая интересовала меня, а вернее, партизан, то делала это осторожно и шутливо. Хайнерт любил хвастаться…

Однажды я встретила его на улице. Случай. Что было делать? Он шел рядом со мной, развлекал разговорами, а я вынуждена была улыбаться и играть свою роль. Я видела презрительные взгляды прохожих. Читала в них ненависть. Это была плата за мое предательство. После этого все приятельницы отвернулись от меня. Никто из старых знакомых не заходил в мой дом. Постепенно я перестала существовать для жителей моего города. То есть не так… Везде говорили обо мне. Я это знала. Несколько раз получала анонимки. В них были предупреждения, ругательства — самые бранные, самые изощренные. Проклятия неслись мне вслед. Даже дети… Что я тогда должна была испытывать, можете себе представить. — Она прерывает признания, ее душит кашель. — Тайник для поддержания связи с лесом находился у старого кузнеца около кладбища. Я передавала полученную информацию и получала приказы из отряда. Связной был надежный. Помню такой случай. Однажды вечером я пошла с подругой в «Дойчес хаус». Ко мне подсели два знакомых офицера вермахта. Мы пили кофе, сплетничали. Вошел Хайнерт в сопровождении гестаповца. Взглядом прогнал от нас офицеров, заказал водку. Хайнерт все время посматривал на часы. Я видела, что он чем-то возбужден. Это было после очередных массовых арестов членов движения Сопротивления. Партизаны нуждались в сведениях о том, кто какие показания дает на допросах, кто попался, а главное, когда будут вывозить арестованных. Я провоцировала Хайнерта больше пить. Потом мы танцевали, и он сожалел, что вынужден немедленно уйти. Я спросила, почему он спешит и не хочет развлекаться. Хайнерт осмотрелся и шепнул мне на ухо, что у него есть приказ сразу же возвратиться в гестапо. К утру он должен подготовить эшелон «бандитов» в Кенигсберг и доставить их на место.

Через час Хайнерт попрощался и быстро покинул казино. Я тоже вышла из «Дойчес хаус».

Дома написала донесение. Умоляла только об одном — Хайнерт не должен остаться в живых. Через дворы и огороды добралась до кладбища. Связной сразу же пошел в лес…

— Так это вы тогда?.. — прервал я ее признания.

— Да, я… Вы знаете итог операции. Партизаны отбили узников. Хайнерт, тяжело раненный, умер по пути в госпиталь. Весть об этом молниеносно разнеслась по городу. «Где твой любовник?.. — издевались надо мной на улице. — Погибнешь так же, как и он, подожди только!» — бросали мне угрозы. От партизан я получила благодарность…

Некоторое время я работала в управлении снабжения вермахта. Вы знаете, что в 1943 году в моем городе сгорели военные склады?..

Я кивнул головой.

— Я там работала и искала случая, чтобы выполнить приказ движения Сопротивления. Наконец обдумала план. К месту работы я скрыто пронесла бензин, свечу, тарелку, тряпки. Иногда мне надо было работать до вечера, а иногда и вечерами. Представился идеальный случай. Однажды вечером я пробралась на чердак, к которому у меня был подобран ключ, налила бензин в тарелку, поставила на ней зажженную свечу, полоски тряпок растянула на досках…

Пожар начался на следующий день утром. Строения складов пылали как факелы. Гестапо и абвер начали расследование. Я была вне подозрений. Меня даже не допрашивали…

Так я вела двойную жизнь. Иногда ночью в своей комнате рыдала часами. Во время бессонницы читала, много курила. Пила крепкий кофе. Похудела и стала очень нервной… А днем опять была немкой. Ходила в немецкие магазины, кафе, читала немецкие газеты, дружила только с немцами…

Во мне рос бунт против того, чем я занималась. Я не боялась опасности, даже смерти. Нет, это меня не пугало.

Каждая редкая встреча с Людвиком, которого в лесу называли Завишей, была счастьем, а вместе с тем и трагедией. Людвик уверял, что все это нужно для нашей Родины и если я еще продержусь месяц-два, то меня возьмут в отряд.

Я отдавала себе отчет в том, какую ценность представляют для партизан мои сведения, бланки документов с печатями, которые я доставала. Я полагала, что когда-нибудь, после войны, люди поймут смысл моей двойной игры. Нет, о наградах, почестях, орденах я не думала. И пожалуй, немногие из борцов думали тогда об этом. Я выполняла свой долг перед Родиной так, как это делали тысячи…

Первую «награду» я получила в ноябре 1943 года.

Ранний ноябрьский вечер. Я задержалась на работе и возвращалась домой позже обычного. Случайно встретила знакомого немецкого офицера. Он предложил проводить меня до дому. Мы шли, разговаривали. Он приглашал меня на прощальный вечер в казино, так как его полк отправлялся на фронт. Мы свернули на улицу, ведущую к моему дому. Из развалин каменного здания, разрушенного бомбой, навстречу вышли двое мужчин. Дальше я запомнила только вспышки от выстрелов, тупые удары в правый бок, пронизывающую боль, темноту… В сознание пришла только в госпитале…

Она подняла рукав блузки и показала длинный, рваный шрам на предплечье.

— Кроме того, прострел правого легкого. Сопровождавший меня офицер был убит на месте. Покушавшиеся, впрочем, интересовались мной, а не им…

В больнице в Белостоке я пролежала два месяца. Никто меня не посещал. Чувствовала себя одинокой, брошенной, никому не нужной, окруженной чужими людьми — немцами. Они мне сочувствовали, и это было самым прискорбным. Кажется, во время операции, в горячке я звала Людвика, молила о спасении…

Раны заживали, но терзания мои не кончались. Гестапо вело расследование. Десятки раз спрашивали меня, кого я подозреваю. Они хотели отомстить и искали виновных.

После госпиталя я осталась в Белостоке. Таков был приказ германских властей и такое же распоряжение поступило из леса. Я должна была продолжать свою игру. Мне предоставили работу в одном из гитлеровских бюро. Связь с Людвиком временно была прекращена. Он узнал о покушении на меня. Наверняка это было делом рук каких-то непрофессионалов, иначе я не осталась бы в живых…