Анатолий Галиев - Взлетная полоса

Далекий волокнистый жгут над морем двигался к ним и впрямь еле заметно.

Щепкин уселся на пилотское креслице, поглядел на стеклянные глаза приборов. Они были покрыты, как бельмами, пудрой подсохшей соли, глядели мертво. Глазунов, сопя, полез к мотору, опустил створки капота. Металл уже нагревался под солнцем, и он подумал с надеждой: «Может, и схватит искру?» Ухватился руками за короткую лопасть винта, захрипел от усилия, проворачивая. Лопасть даже и не подумала шевельнуться, застыла, как приваренная.

— Контакт! — крикнул он.

— Есть контакт! — ответил Щепкин, крутя ручку динамо-пускача.

…Через час они все так же теснились под безмолвным мотором и хмуро разглядывали незваных гостей.

— Мне это не нравится! — наконец подвел итог их размышлениям Ян Кауниц.

В полукилометре от гидроплана грузно покачивался, вминая в воду огромный грязный корпус, товаро-пассажирский пароход. Облупленной желтой краской возле клюзов было выведено название латинскими буквами: «Апполо».

— Итальянец? — спросил Щепкин.

— А хрен его разберет… — сплюнул Глазунов.

Понять, чье судно, действительно пока было невозможно.

Застиранный и грязный флаг свисал с кормового флагштока, как тряпка. На высокой и тонкой трубе, из которой лениво валил дым, был изображен геральдический белый лев, стоявший на задних лапах и что-то державший в передних — то ли оливковую ветвь, то ли меч. От рубки до кормы верхняя палуба была в дощатой загородке, за нею теснились, задирая слюнявые морды, и все время мычали быки. По правому борту и ближе к носу так же густо теснились и орали пассажиры. Какая-то девица в белом, забравшись на брашпиль, визжала от восторга и махала им призывно пестрым курортным зонтиком. Приключение вызвало общий гвалт, еще бы: вдруг среди моря увидеть серо-голубой самолет с красными звездами на крыльях и в нем трех полуголых, явно терпящих бедствие мужчин. Весь этот шум мешал расслышать, что орет в мегафон взбудораженный толстенький неряшливый капитан с правого крыла мостика. Орал он, кажется, по-английски. От крика круглое лицо его багровело.

— Что он вопит? — осведомился Глазунов у настороженного Кауница.

— Сейчас будет нас спасать! — сказал тот. Выкарабкался из кабины на нос гидроплана, поднял руку призывно (гвалт немного погас), прокричал нечто тоже на английском.

— Что он оказал им? — спросил Глазунов у Щепкина.

— По-моему, что мы не нуждаемся в их услугах… — заметил тот.

Капитан засмеялся, пролаял что-то в ответ Яну и, перегнувшись, начал орать на матросов. Те суетились у талей, явно готовились спускать шлюпку. Шлюпбалки заскрипели и развернулись, вынося шлюпку за борт. Матросы в вязаных шапочках, стукаясь веслами, уже лезли в нее.

— Он джентльмен… — обернулся Кауниц. — Он говорит, что, если у нас при себе нет денег, чтобы выплатить премию за спасение, он может подождать и возьмет нас на борт, как это называется? Авансом! В кредит!

Тали заскрипели, шлюпка поехала вдоль борта вниз, плюхнулась на воду.

Кауниц выдернул из полукобуры револьвер и выстрелил в воздух, раз и другой. Гвалт как ножом обрезало, стало так тихо, что было слышно, как сипит пар где-то в чреве парохода. Матросы застыли в шлюпке. Ян, сложив ладони рупором, ясно и четко начал говорить по-английски. И выразительно махнул рукой в сторону — скатертью, мол, дорога. Капитан пожал плечами, пароходный гудок негодующе взревел, замычали гневно быки на палубе, засвистели оскорбительно пассажиры. Через полчаса пароход виднелся только черной точкой на горизонте.

Кауниц сидел на мешке с диппочтой, подставив лицо Щепкину. Тот его брил опасной бритвой; в соленой воде мыло плохо мылилось, и Кауницу было больно, но он терпел.

Нил Семеныч надкусил лимон и выплюнул: кроме синопоких лимонов у них ничего не было. Бортпаек они оставили дома, для Маняши.

— Могли бы и пожрать что-нибудь попросить. Да и пресной воды мало… — пробурчал он. — Что же нам тут, посередине планеты, до скончания века жариться?

— Меня беспокоит другое, — умываясь, невозмутимо заметил Кауниц. — У них на борту радиостанция, антенну видели? Наверняка сейчас о нас уже болтают на все море! Могут явиться и совсем нежелательные субъекты!

— А они уже явились! — угрюмо сказал Щепкин, глядя в сторону.

С юго-запада к ним выкатывался какой-то серый корабль. Судя по скорости, с которой он приближался, явно не пассажир-тихоход. Через пяток минут в бинокль можно было разглядеть, что это миноносец: низкий, с двумя приплюснутыми трубами, торпедными аппаратами на корме. Силуэт явно чужой — у нас на эскадре таких кораблей не было. Румынская королевская миноноска сюда забрела, или это англичане, как всегда, шастают вдали от своих берегов.

— Ну вот и накликали на свою голову… — фыркнул Глазунов. — Так какую кашу будем варить? Может, запалим аэроплан, посигаем в воду и будем ждать, пока нас не выловят?

— Возможно, что и ловить не будут, — задумчиво заметил Ян.

— Минут двадцать есть, — оказал Щепкин. — Попробуем в последний разок завестись! Чем черт не шутит!

Черт не шутил. То ли раскалился уже на палящем солнце мотор, то ли еще что-то случилось в его металлических кишочках, но он, будто курильщик после сна, покашлял перхающе, выплюнул из патрубков густой дымок, лопасти захлопали, замедлили бег и вдруг разом, в один миг, принимая обороты, движок затрещал, загудел, запел еще не в полную силу, но — живой! Глядя на тахометр, Щепкин понимал, что взлететь еще не сможет, движок надо было прогревать по-настоящему. Но миноносец был уже виден и без бинокля, во всех подробностях, даже с пенным буруном под форштевнем, и он осторожно тронул машину в разбег.

Гидроплан покатился по морю, гулко шлепая поплавками в тот миг, когда приподнимали его широкие крылья, и снова оседал, прилипая к воде, уходил на север, как подраненная неумелым охотником утка: ковыляющим полуполетом, полускольжением. Оторвать машину от воды в полет Щепкин так и не смог — в поплавки набралось много воды, обшивка за ночь на волнах напиталась тоже, гидроплан стал тяжелым и неподъемным.

…Через полтора часа отставной боцман, яличник Нечипуренко, варивший близ Качи на ракушечном берегу уху из бычков-подкаменников и намеревавшийся вдали от своей старухи по случаю законного выходного дня раскупорить посудину с белой сургучной головкой, увидел невиданное. С моря донесся гром и стрекот, там объявилось нечто громоздкое, что не летело, не плыло — скользило, как на ходулях, над водами, волоча за собой хвост длинного жирного дыма. Приблизилось, распугивая чаек, и с разгону вылезло поплавками на бережок, хрустя мелкой белой ракушкой. Из сооружения, с задней части крепко прокопченного гарью, вылезли, пошатываясь, на землю три таких же, покрытых сажной чернотой, полуголых человека и, хохоча, начали прыгать в обнимку, как детишки.