Анатолий Галиев - Взлетная полоса

— И как он… проник, Юлий Викторович, ума не приложу! Загадка природы! — в предчувствии разноса заскорбел комендант.

— Вы — идите! — не оборачиваясь, бросил Томилин, и тот исчез, словно растаял.

Странное дело, в этом огромном, многооконном здании на Плющихе, со множеством разнокалиберных окон, дверей и помещений, особое конструктбюро Томилина в ожидании переезда в новое здание и крупного расширения занимало только один, верхний этаж. Из многочисленного начальства комендант признавал одного только Томилина и боялся тоже только его. Может быть, потому, что лишь томилинский сейф и кабинет каждый вечер он опечатывал сургучными печатями и отвечал за их неприкосновенность головой. Не вешать же сургучи на нижние классы, где осоавиахимовцы изучали устройство противогаза и тракторного двигателя? Или на контору зелентреста? Или на модельные мастерские?

Пока Теткин лихорадочно одевался, Томилин кончиками пальцев, как дохлую мышь, взял огрызок колбасы, выкинул его за окно и, распахнув его пошире, выветривал тяжелый махорочный дух.

Теткин начал мямлить, но Томилин, щелкнув крышкой карманного хронометра, посоветовал:

— Я бы, Николай Николаевич, порекомендовал вам прежде всего умыться!

Теткин, бухтя ножищами, пронесся по полутемным коридорам, ссыпался по скрипучим лестницам вниз, в вестибюль, где стоял бачок с питьевой водой и кружкой на цепи.

Комендант сидел за деревянным барьером с турникетом, озирал оклеенные пестрыми плакатами стены и, скребя бритую голову, озадаченно вздыхал:

— Слышь, Колька, с чего «сам»-то сегодня ни свет ни заря обрушился? Ты не злись, я тебя побудить хотел, да не поспел! Он как ошпаренный наверх вознесся!

Только теперь студент-дипломник Теткин, орошая стриженную под бобрик повинную голову из бачка и фыркая, вдруг понял, почему во всем здании еще стоит такая тишина, — всего-то шесть утра, петушиное время. И сам удивился: по Томилину можно было проверять часы, вступал в свои владения ровно в восемь, секунда в секунду. Что это он сегодня — такой ранней птахой?

Когда вернулся — конструктор стоял перед его кульманом и изучал на наколотом ватмане эскизы не очень понятного сооружения.

Теткин стесненно покашлял в кулак, переминаясь за его спиной.

— И из-за этого вы изволили не спать ночь? — спросил тот, не обернувшись.

— Не получается, — отчаянно и тихо сказал Теткин.

— Излагайте по порядку, Николай Николаевич! — чуть заметно усмехнувшись, Томилин зажал в твердых губах прямую трубку и чиркнул зажигалкой. Запахло ароматным английским «данхиллом».

Теткин начал излагать… Когда две недели назад в своем институте он узнал, что его направляют в томилинское КБ не просто на преддипломную стажировку, но для того, чтобы он выполнил настоящую практическую работу, имеющую реальную оборонную ценность, каковая и будет зачтена ему как диплом инженера, он ошалел от счастья. О Томилине говорили всякое: педант, зануда, помешан на точности, чертежа не примет, если даже одна-единственная цифрочка выписана не по трафарету… Но одного никто у него отнять не мог: Томилин — это было имя, легенда… В их же возрасте, когда они лишь зубрят и на что-то надеются, он уже стоял у истоков отечественной авиации, имел на счету несколько удачных аэропланов, работал вместе с Сикорским над «Ильей Муромцем», словом, Томилин — это Томилин!

Нельзя сказать, чтобы в КБ студента приняли с радостью. Но и не отказали. Юлий Викторович повертел в изящных длинных пальцах бумаженцию розового цвета — направление на стажировку, небрежно придавил его бронзовой пепельницей и сухо, но четко определил, чем ему предстоит заниматься.

Студенту надлежало заняться разработкой идеи «авиадрезины». Сначала Теткин не понял, почему железнодорожной дрезиной должно заниматься самолетное КБ, однако, когда услышал, что двигает сооружение авиационный мотор, успокоился.

Томилин объяснил, что закрытой противопулевой броней, вооруженной двумя пулеметами «максим», имеющей запас хода не менее двухсот километров, толкаемой легким мотором дрезине полагается вихрем врываться на вражеские железнодорожные коммуникации и выполнять диверсионно-разведывательные функции, проникая по рельсам в глубокие тылы.

— Но для такой работы больше подходит нормальный самолет-разведчик, — заметил Теткин удивленно.

Томилин мягко объяснил, что авиадрезина и намечается как средство, заменяющее самолет-разведчик в том случае, если авиация будет лишена возможности боевого применения по причине нелетной погоды.

— Ага! — кивнул Теткин. — Но вот что мне непонятно: кто же ее перенесет через линию фронта, через всякие заграждения и поставит на рельсы? Там, в глубине? Тем более что у «них» и колея поуже, европейского стандарта!

Николай хотел показать Томилину, что он мыслит широко и понимает многое. Томилин внимательно посмотрел на его горящее лицо и заметил, что разработка вопросов боевого применения не входит в функции КБ. Их дело техническое, дать конструкцию. Но, подумав, добавил, что рассчитывать дрезину для начала стоит на отечественную колею — возможно, ее будут использовать и как средство связи в случае вероятного вторжения.

Но дело оказалось не в колее. Занявшись общим видом дрезины и произведя не очень сложные расчеты, Теткин не без легкой оторопелости убедился, что все это не так просто, как ему по легкомыслию показалось. Как только он прикинул вес стандартной рамы, колес, горючего, мотора, оружия и боеприпасов плюс вес экипажа — механика-водителя, командира-пулеметчика и второго стрелка, привел в соответствие с мощностью мотора, оказалось, что подобная авиадрезина не только молнией не помчится, но вряд ли опередит даже богомольца, бредущего из Москвы в Загорск замаливать грехи в Троице-Сергиевой лавре. С отчаяния Теткин отказался от брони, добавил второй мотор — выходило почти прилично. Когда же он надумал сократить экипаж до двух человек и вообще отказаться от пулеметов и боезапаса — дрезина мощно взревела и ринулась к грядущим победам! Но тут же выяснилось, что на таких скоростях она, облегченная, теряет сцепление с рельсами и просто полетит с насыпи на первой же кривой. Да и кто ему позволит лишать боевую машину брони и оружия?

Обращаться за помощью к иным сотрудникам КБ, кульманы которых стояли рядом, Теткину мешало самолюбие. Он видел, как они, аккуратные, даже по внешности старавшиеся походить на шефа, все больше пожилые, солидные, похожие в своих жилетках на конторщиков, иронично поглядывали на его метания, явно сдерживая смех лишь из вежливости. В отчаянной попытке раскусить орех он стал оставаться в КБ по ночам, когда исчезали эти деликатные, тихие и молчаливые люди.