Иван Головченко - Третья встреча

— Кто вы? — прошептал тот.

— Свои, советские.

— Братья, выручайте… Ранен я… Силы последние покидают…

Голос у него был совсем слабый. В груди что-то хрипело и булькало.

— Кто тут у вас старший? Коммунисты есть? Должен передать большую тайну…

Чекисты склонились над ним и показали свои партбилеты. Юноша долго рассматривал красные книжечки с дорогим силуэтом Ильича, потом четко и совсем спокойно сказал:

— Умираю, друзья…

— Крепись, лейтенант. Скоро доберемся до своих, там тебя сразу на ноги поставят.

— Нет, не успокаивайте меня. Пока я не потерял сознания, должен открыть вам…

Усталость будто ветром сдуло с чекистов. Со скорбью и вместе с тем с гордостью смотрели они на лейтенанта. Некоторое время он лежал молча с широко раскрытыми глазами, потом, прерываясь, начал свой рассказ:

— Наша дивизия попала под Черногорском в котел. По приказу генерала Карпенко мы заняли круговую оборону. Три дня вели бои под селом Заполочи с фашистскими танками. Но силы оказались неравные… Перед смертью генерал Карпенко вручил мне свой планшет и приказал любой ценой передать его нашему командованию. Здесь очень важные документы… Передаю вам этот планшет — совесть и честь всей дивизии. Пронесите его, чего бы ни стоило через все фронты и преграды, и передайте командованию. Еще передайте моей матери в Киев…

Раздавшийся вдали сильный взрыв заглушил его голос. Он же вернул чекистов к действительности. Где-то в северо-восточном направлении послышалась стрельба, как будто там разгорался бой.

— Слышишь, друг, фронт близко! Это уже наши наступают!

Четверо подхватили раненого на руки и понесли к лесу. Там вырезали две осиновые жерди, прикрепили к ним плащ-палатку и, положив лейтенанта на самодельные носилки, зашагали на выстрелы. Шли напрямик, пересекая полевые тропинки и овраги, блуждая в некошеных хлебах. От усталости деревенели руки, свинцом наливались ноги, пот заливал глаза. Раненого несли по очереди. Сначала он глухо стонал, метался в беспамятстве, а потом вдруг затих, умолк.

Никто не знал, сколько километров преодолели люди капитана Гриценко. Остановились только в каком-то овраге, около криницы, под древними вербами. Положили носилки на землю, и в это время из-за горизонта выглянуло неяркое осеннее солнце. Его косые лучи упали на бледное, даже прозрачное, лицо лейтенанта. Он открыл глаза и утомленно улыбнулся.

— Против солнца цветут розы — будут дни погожи…— Прошептал он пересохшими губами.

Гриценко пошел к кринице набрать во флягу воды. Когда он вернулся, юноша был мертв.

Хоронили лейтенанта без салютов. Сняли фуражки, постояли несколько минут в молчании над могилой и, взяв планшет, как святыню, понесли его через вражеские тылы к своим. Никто не произнес ни единого слова, хотя каждому хотелось сказать: «Спи спокойно, наш юный товарищ. Мы выполним твою просьбу. А после войны поставим тебе памятник на века…»

И снова четверо людей упорно пробирались полями и перелесками. Стрельба понемногу утихла, а со временем и совсем прекратилась. Когда солнце уже поднялось высоко над деревьями, чекисты увидели село, над которым гигантским грибом висел черный дым. Кустарниками подошли к околице. В саду встретили какого-то седоголового старичка.

— Слушай, отец, где тут дорога к своим?

Старик с недоверием исподлобья оглядел их и крикнул:

— Гей, гей, хлопцы, а ну-ка покажите дорогу этим молодцам к генералу Горе.

Из хаты выбежали два красноармейца с автоматами на груди. Один из них подошел к чекистам:

— Чего задворками шляетесь? А ну, выкладывай оружие!

— Ты нам его вручал? — спросил Гриценко тоном, не терпящим возражений, и приказал: — Ведите к своему командиру.

— Оно и в самом деле так лучше будет,— заметил другой боец.— Командир во всем разберется.

Шли селом. Тихие, безлюдные улицы удивили Гриценко. Нигде ни души. И когда достигли просторного выгона [5] Выгон — сельская площадь, место для сбора крестьян. , заполненного народом, он понял, что все население собралось на митинг.

Еще издали чекисты увидели широкоплечего бородатого человека, выступающего перед толпой. Потом его сменил стройный красноармеец. Чекисты вместе со своими конвоирами подошли к толпе и остановились, чтобы дослушать юного оратора, читающего стихотворение:

Огнем зари восток занялся,

Повел с конца в конец.

В края родные возвращался

С войны слепой боец.

Все дальше в путь дорога манит,

Курган стоит седой…

Ожил в предутреннем тумане

Мир новый, молодой.

Он читал негромко, но каждое его слово разносилось по всей площади. Мертвая тишина стояла вокруг, лишь изредка женщины нарушали ее всхлипыванием.

— Кто это? — обратился Гриценко к красноармейцу.

— Поэт наш, Андрей Коляда, — улыбаясь, ответил тот. И тут же лицо его стало серьезным, и он недовольно буркнул: — Слушайте…

После митинга чекистов привели к командиру, который сидел около самодельной трибуны, разложив на коленях карту. Это был тот самый коренастый человек с черной бородой, который выступал здесь до Коляды. Заметив Гриценко и его товарищей, он прикрыл карту планшетом и строго оглядел их.

— Кто такие?

— По форме не видишь? Из окружения выходим.

— Форма сейчас ни о чем не говорит. Мало ли подозрительных типов в разных формах шатается? Документы есть?

Гриценко неторопливо подал свои документы. Неизвестный командир очень внимательно, даже с интересом, просмотрел их, потом сказал:

— Значит, из Купянска родом?

— Как видите, оттуда.

— Чекист? Смотри, и в комсомоле бывал?

— С двадцать второго года до вступления в партию.

— А кто ж у вас в Купянске комсомолией заправлял?

Капитан прекрасно понимал, что бородатый командир ему не доверяет, и, чтобы рассеять его сомнения, ответил спокойно и обстоятельно:

— При мне нашим вожаком Горовой был. Человек боевой. Я, правда, мало его знал, так как он вскоре после моего вступления в комсомол выехал из Купянска на лечение. Помню, одно время в районе появилась банда Илька Пречистого. Никак чекисты не могли с ней справиться. Тогда Горовой организовал из молодежи отряд и целую неделю за этим бандитским батькой гонялся, пока в капкан не загнал. Но в последнем бою Панас был тяжело ранен в голову. Его отправили в госпиталь, а вскоре я уехал в Киев на учебу. Вот так и разлучились…

Бородач слушал, слушал, потом широко улыбнулся и сдернул с головы фуражку. И тут Гриценко заметил у него на лбу багровый рубец, знакомыми показались и вьющиеся пряди…

— Панас? Горовой?!

Они бросились друг другу в объятия. А вокруг все удивлялись такой неожиданной развязке.

— Сегодня, оказывается, у меня двойной праздник, — первым заговорил Гриценко.— Да, кстати, помоги мне побыстрее добраться до командующего армией. У меня к нему чрезвычайно важное дело.