Богдан Сушинский - Опаленные войной

Но кому он мог высказать это свое возмущение? Кого упрекнуть? Неизвестного ему красноармейца Лутакова, отлично понимающего, что его часы, а может быть, и минуты, тоже сочтены? Единственное утешение — что сам он сумел вырвать Марию из этой гробницы, из гадалкой нагаданного ей «подземного замка». Он видел, как радовались бойцы гарнизона, сознавая, что Кристич будет спасена. И все они, буквально все, чувствовали себя причастными к этому спасению, этому истинно рыцарскому поступку.

— Ну вот, — облегченно вздохнул Крамарчук, когда Мария оставила «Беркут», — теперь у нас и война пойдет иная, сугубо мужская. А то ведь и фрица ни разу от души не послал, все оглядывался, нет ли поблизости нашей красавицы.

— Подстрелят — по-иному заговоришь, — остепенил его Дзюбач. Но и он против ухода санинструктора не возражал.

Забыв о трубке, лейтенант закрыл глаза и, прижавшись затылком к холодной влажной стене, попытался возродить в памяти лицо Марии, ее глаза, волосы… Почему судьба не свела с этой девушкой раньше? И неужели несколько дней назад она свела их только для того, чтобы теперь навсегда разлучить? Проклятая война!

— Проклятая война! — простонал он, сжимая кулаки, и только тогда вновь почувствовал, что все еще держит в руке трубку. — Слушай, боец, сколько вас там осталось?

— Шестеро. Вместе с раненым сержантом.

— Шестеро? Это же целый гарнизон. А ты запаниковал. Орудие действует?

— Уже нет. При нем и сержанта ранило. Остался всего лишь один пулемет.

— Шестеро бойцов, пулемет, гранаты, винтовки… Да в таком мощном доте. Еще можно держаться. Передай сержанту и бойцам, что мы, в «Беркуте», восхищены вашим мужеством. Что вы для нас — пример. Понял? Так и передай. И что время от времени мы будем поддерживать вас огнем своих орудий. Тебе сколько лет? — он задал этот совершенно неуместный сейчас вопрос только потому, что вспомнил Коренко.

— Двадцать пять, товарищ лейтенант, — тихо проговорил Лутаков, и Громову показалось, что он еле сдерживает слезы.

— Божественный возраст. Ровесники мы с тобой, Лутаков. Ровесники — хоть бери да посылай за шампанским. Ну, познакомились… Воюй, солдат.

Выйдя из отсека, он увидел обвешанных автоматами бойцов, которых старшина посылал за оружием. Они несли два рюкзака патронов и несколько гранат.

— Там еще несколько винтовок валяется. Наших, — сказал один из них, складывая оружие в «красном уголке», где уже скопился целый арсенал: около двадцати шмайсеров, пулемет, несколько румынских карабинов, шесть трехлинеек и десятка два гранат.

— Из наших подбирать только патроны. Автоматы хороши для ближнего боя. А нам придется усмирять их издали. Поэтому винтовочные патроны будут в цене.

Отсюда, с возвышенности, Гордашу хорошо были видны пылающие прибрежные кварталы города, слышен рокот все приближающейся к его восточным окраинам перестрелки. И даже в пригородном поселке, который оставался чуть правее той лощины, по которой они начали спускаться, уже появились отдельные группы немецких десантников, переправившихся через реку и теперь орудовавших у дотов, в самом центре укрепрайона.

— Может быть, майор с остатками батальона и вырвется из этой волчьей ямы, — отрешенно как-то говорил старший сержант, теперь все время пытавшийся держаться рядом с Гордашем. Ему почему-то казалось, что этот силач способен защитить его от всех бед. Рядом с ним он чувствовал себя защищенным и почти заговоренным. — Он-то, может, и вырвется, но мы уже не успеем. Даже если останемся живы. И вверх, и вниз по реке немцы уже пошли в наступление целыми дивизиями. Это здесь, в городе, наши пока еще сражаются.

— У дота этого хоть какой-нибудь заслон остался? — спросил Гордаш, как только они снова тронулись в путь. Он уже убедился, что речь идет не о «доте Марии», а о сто девятнадцатом, где комендантом младший лейтенант Томенко.

— Остался. Должен остаться.

— Я в этом доте был. Стены крепкие, любой обстрел выдержат. За такими стенами год держаться можно.

— Ты? В этом доте?! — изумился старший сержант. Рядом разорвалась мина, но, заслышав ее вытье, он успел подсечь Гордаша ударом под коленку и сбить его на каменистый склон ложбины. — Когда? — спросил, неуклюже сваливаясь рядом с ним.

— Точно, в этом. Вчера.

— И что, говорил с младшим лейтенантом?

— Перекинулись несколькими словами.

— Значит, он все-таки жив? То есть, тогда он еще был жив? Что ж ты не сказал комбату, что видел его?

— Он не спрашивал.

— Не спрашивал, понятное дело. А как раз сегодня майору сообщили, что немцы оседлали дот и выбивают последних его защитников.

— Почему же к доту пошел не весь батальон, а только ваше отделение?

— Батальон и не должен был идти. — Метрах в десяти от них, по соседней ложбине, медленно поднималась наверх группа раненых, и Гордаш подумал, что, возможно, это и есть те последние, кто прикрывал 119‑й дот. — Никто не должен был. Войска уходят. Майор Томенко сам напросился послать это подкрепление.

— Почему… напросился?

— Да потому, что комендант дота, младший лейтенант Томенко, — его сын. Неужели до сих пор не догадался? Майор хотел ринуться туда с батальоном, чтобы отбить дот и спасти гарнизон.

— …И сына, — согласно качнул головой Гордаш.

Верхний ярус кончился. Теперь нужно было проскочить открытый для немецких автоматчиков участок, чтобы спуститься на нижний, в конце которого находился невидимый отсюда дот. Возле него ошалело грохотал бой.

— Сына-то ему уже не спасти. Погиб младший лейтенант. По телефону из дота сообщили. Успели сообщить, прежде чем связь прервалась. Умер от ран.

— Вот оно, оказывается, в какое подкрепление послал нас майор? Если не сына спасти, то хотя бы его бойцов.

— Выходит, что так, — отрешенно согласился старший сержант. И Гордаша удивило, что сам он безропотно смирился с тем, что именно на его долю выпала эта погибельная и почти безрассудная спасательная экспедиция. Похоже, старший сержант нисколько не осуждал майора Томенко, наоборот, относился к его решению со всем возможным в этой ситуации пониманием.

Впереди показалась невысокая каменистая гряда. Человек пятнадцать бойцов, укрывавшихся за ней, — это было все, что осталось от роты прикрытия.

— Что, хлопцы, оттерла вас немчура? — первым длинной перебежкой пробился к ним Гордаш. — Много их там?

— Да около взвода, — мрачно ответил раненный в плечо старшина Христенко, остававшийся здесь за старшего. — А вы откуда тут взялись?

— Случайные мы.

— Чего же в бой ввязываетесь, если случайные, а не отходите, как все?

— Потому что приказ получили — отбить дот.

— Это ж чей такой приказ? — насмешливо покосился на него старшина, меняя рожок в трофейном шмайсере. Его собственная винтовка болталась у него за спиной, стволом вниз.