Евгений Авдиенко - Последние солдаты империи

Вернувшись в Россию, Савелий не захотел возвращаться в родную станицу и какое-то время слонялся без дела, подрабатывая от случая к случаю, пока однажды не познакомился с необычным господином, который вербовал отряд отчаянных сорвиголов для службы в личной охране персидского шаха. Так Савелий попал в Персию, которая ошеломила молодого человека контрастом роскоши и нищеты. Однако Савелий был вполне доволен службой, которая была совершенно незатруднительной. Но когда через полгода грянула персидская революция, он был вынужден покинуть страну, спасая несчастного шаха, который, однако, после бегства и спасения, забыл отблагодарить своих верных нукеров.

Почувствовав вкус жизни наемника, Савелий за три года умудрился послужить в Италии, в Албании и Румынии. Когда разразился Балканский кризис, он перебрался в Боснию, где в начале четырнадцатого года неожиданно получил весточку от сестры, которая писала, что родители погибли, провалившись под лед, и отчий дом стоит без хозяина. Сестра умоляла приехать, и Савелий после одиннадцати лет скитаний решился наконец вернуться в родные края, где после нескольких месяцев тихой и беззаботной жизни его застала мировая война и всеобщая мобилизация.

Повод для побега, о котором несколько месяцев мечтал Борис Нелюбов, представился довольно скоро. Готовясь к приему новых партий заключенных, с конца февраля немцы стали освобождать ближние к Восточной Пруссии лагеря и перегоняли большие партии военнопленных в глубь Германии. Когда дошла очередь до барака, в котором находились Нелюбов и Мохов, оба были полны решимости любыми путями покинуть эту негостеприимную землю.

Погрузившись в вагон, Мохов первым делом исследовал деревянные перегородки и, подсев к Борису, шепотом произнес:

– Стенки-то – труха одна! Как отъедем немного, я дырку в углу выбью и сигаем сразу, пока никто не хватился. В снегу перележим, а дальше – как бог положит.

Борис согласно кивнул:

– Добро. К западу, верст через пятнадцать, будет деревня. Там попытаемся достать одежду и документы, иначе в этих арестантских лохмотьях мы далеко не уйдем.

Немецкие солдаты, которые несли охрану лагеря, не стеснялись вести разговоры в присутствии русских, и Борис, внимательно слушая болтовню конвойных, отчетливо представлял себе картину того, что находится вокруг лагеря.

Дальше все получилось как нельзя более благополучно. Оказавшись на свободе и дождавшись, когда поезд с заключенными отъедет на некоторое расстояние, Нелюбов и Мохов затемно добрались до близлежащей деревни. Заметив у крайнего дома двух лошадей под седлом, Борис, оставив Савелия караулить единственную тропинку, ведущую в саму деревню, подобрался к окну и с радостью разглядел в глубине дома немецкого офицера и его денщика, которые, сытно поужинав, готовились в дорогу.

Утро беглецы встретили на марше. Захватив немецкую форму, документы и лошадей, Борис и Савелий чувствовали, что фортуна наконец-то повернулась к ним лицом. Документы немецкого капитана фон Герстеля, направленного в австрийскую регулярную армию с секретным пакетом, и его ординарца, ефрейтора Клауса Шейхеля, как нельзя лучше подходили для целей, которые преследовали беглецы. Командировка в штаб одного из австрийских ударных корпусов, находящегося в Восточной Галиции, обеспечивала практически беспрепятственное путешествие до самой линии фронта; единственная неприятность случилась в самом начале, когда Борис, посматривая на связанного немецкого капитана и его денщика, размышлял, что же с ними делать дальше, прекрасно понимая, что оставлять в живых их нельзя.

Эту щекотливую ситуацию разрешил Савелий. Не глядя на поручика, он перерезал веревки на ногах пленников и прямо по снегу повел босых и раздетых немцев к дальнему сараю и, когда поручик сделал шаг следом, решительно произнес:

– Вы, вашбродь, с конями идите до лесу. Я вас шибко быстро догоню…

В Галиции с начала года – весь январь и февраль – шли упорные и ожесточенные бои. Австро-венгерская армия, поддержанная стотысячной группировкой немцев, захватила стратегически важные населенные пункты и начала угрожать фланговым соединениям 8-й армии генерала Брусилова, которому к началу марта пришлось оставить предгорье Карпат и создать новую линию обороны между реками Днестр и Прут. Это отступление 8-й армии, плюс катастрофическая нехватка снарядов привели к тому, что в середине марта русский фронт в Галиции на участке 3-й армии генерала Радко-Дмитриева был прорван. Ситуацию усугубила прибывшая с переформирования 9-я армия генерала Лечитского, которая получила приказ наступать на Мармарош-Сигет-Хуст, но, не успев закончить сосредоточение своих ударных корпусов, подгоняемая категоричными директивами командующего Юго-Западным фронтом генерала Иванова, опоздала с началом наступления и попала в тяжелое положение. В итоге, когда XVII армейский корпус 9-й армии только начал сосредоточение на Днестре, XI корпус, уже завязнув в боях при Карпатах, начал пятиться назад. К этому времени XXX армейский корпус был уже практически разбит и отброшен от Буковиц за Днестр.

Через месяц после возвращения на фронт барон Маннергейм получил письмо от Сиротина, в котором полковник, не называя ни чинов, ни фамилий, полунамеками и недосказанными оговорками рассказал, что провел негласное расследование всех интересующих Маннергейма событий и пришел к выводу, что за всеми этими происшествиями действительно стоит германский Генштаб. В конце письма Сиротин настоятельно советовал Маннергейму тщательно проанализировать свое ближайшее окружение и быть готовым к тому, что немецкие лазутчики могут предпринять силовой захват барона и попытаются вывезти его за линию фронта для допроса с пристрастием. Ведь если Казнаков у них, то им все равно потребуется дополнительная информация для сравнения показаний обоих офицеров.

Маннергейм внял совету старого друга. Он тогда полностью поменял взвод охраны, оставив только тех, кого знал лично и в преданности которых барон был вполне уверен. Но через два месяца непрерывных боев притупившееся чувство опасности перестало беспокоить барона Маннергейма; слишком часто он мог быть убит в обычной сабельной атаке или оказаться разорванным случайно залетевшим вражеским снарядом, чтобы постоянно переживать и беспокоиться о неких призрачных немецких агентах. К тому же в начале весны отдельная гвардейская кавалерийская бригада Маннергейма была переброшена из Западной Галиции в Восточную, где вошла в состав 8-й армии генерала Брусилова, и если немецкие агенты и собирались что-то предпринять против барона, то сделать это теперь им будет гораздо труднее.