Сергей Поляков - Партизанская искра

— Я не задумывалась над этим. А относительно моего мужа могу только повторить. Он погиб и больше не вернется.

Офицер испытующе взглянул на женщину.

— А если не погиб, тогда что?

— Если бы он был жив, то первая, наверное, узнала бы об этом я.

Анушку прищурился.

— Да вы и знаете, только не говорите. Но я вам скажу, домна, вы напрасно боитесь, у нас очень много людей, которые до нашего прихода сюда работали с большевиками и даже сами были коммунистами. Но мы им простили все, дали работу и теперь они честно трудятся вместе с нами. Вот и вы, учительница. Вам нужно учить детей, а не на железной дороге работать. Вместе с мужем работали бы в гимназии и как было бы хорошо. Снова уважение и почет, и не только здесь в селе, но и в городе у начальства.

Александра Ильинична молчала. Она знала, что муж жив, и горда была им. Она думала сейчас, что никакая сила не заставит ее сказать, что он жив.

— Мужа нет. Это все, что я могу сказать.

— А мы знаем, что ваш муж жив и находится где-то недалеко от вас. Больше того, я уверен, что вы его часто видите.

— Я уже сказала вам. Последний раз я его видела за Бугом. И он во время сильной бомбежки погиб.

— И вы видели его мертвого?

— Нет, я не нашла его тела.

Анушку покачал головой.

— Продолжаете свое? А я вам говорю, что Моргуненко жив, — настойчиво проговорил он, — и придет время, мы вам покажем его. Что же вы тогда скажете?

— Я не верю в чудеса.

— Вы, кажется, ни в чудеса, ни в чёрта, ни даже в бога не верите, — с раздражением сказал локотенент, но быстро вернулся к форме вежливости и участия.

— Я знаю, вам тяжело без мужа. Скажите, в чем вы нуждаетесь, и я помогу вам.

— Я ни в чем не нуждаюсь.

— Напрасно отказываетесь. Говорю как друг и доброжелатель. Такой ваш разговор ни к чему хорошему не приведет.

Александра Ильинична понимала, что цель приглашения ее сюда и этот допрос заключались вовсе не в том, чтобы сделать что-нибудь хорошее ей, жене скрывающегося в подполье коммуниста. Поэтому на все дальнейшие вопросы и предложения Анушку она решила не реагировать. Она ждала неизбежной развязки этого разговора. И как бы в подтверждение ее ожидания, офицер заговорил:

— Хорошо. Я вас предупреждаю, вы наносите себе вред тем, что говорите неправду. Но я обещаю вашему мужу и всей семье полную неприкосновенность и даже помощь. Ваша задача склонить его к тому, чтобы он вернулся в Крымку, перестал вести бродяжнический образ жизни и работал бы вместе с нами. Уверяю вас, что так будет лучше и ему и вам. Подумайте и скажите.

— К тому, что я сказала, прибавить, к сожалению, ничего не могу, — решительно заявила учительница.

Офицер приподнялся из-за стола, прошелся по кабинету.

— Тогда вам придется остаться пока у нас. Побудете некоторое время и на досуге обдумаете, решите.

— У меня дома ребенок.

— С ним ничего не случится. Ведь у вас, кажется, есть мать.

— Да, есть.

— Вот и хорошо. Ребенок побудет с бабушкой. А там мы посмотрим, возможно, мы и их возьмем. Это для того, чтобы и вы, и ваш муж хорошо подумали над тем, что вам следует делать.

Он крикнул в дверь. Вошел солдат.

— Проводите эту даму в камеру.

Через несколько дней вся семья Моргуненко была отправлена в Первомайск. Жандармские власти решили, что лучший способ раскрыть подполье — это взять его организатора Моргуненко. Они рассчитывали, что Моргуненко не рискнет оставить семью в руках жандармов и придет с покаянием.

Ночь на шестнадцатое февраля тысяча девятьсот сорок третьего года выдалась вьюжная. Распустив белые космы, злобствует зима. Чует она, что пора уходить, уступить место весне, но не хочется расставаться с заснеженными просторами степей. Эх, погулять бы еще! Как следует занести хаты до крыш пушистым снегом, заглянуть бы путнику в лицо, обдать ледяным дыханием. Поэтому и упрямится, упирается. Она то в ярости лижет шершавым языком поземки мерзлую, комкастую землю, а то вдруг возьмется отчаянно вызванивать на голых, обледенелых ветвях свою последнюю, лебединую песню. Сейчас она во всю гуляет по селу. Хороводы мелких снежинок вьются вокруг хат и сараев, шумят в камышовых крышах и вдруг, будто заманутые в западню, залетают в затишье и оседают, наметая причудливые гребнистые сугробы.

На улицах Крымки в такой поздний час ни живой души. Собаки-и те, кажется, забыв исконный собачин долu свой, попрятались и не слышно их сторожевого окрика. Одна вьюга гуляет да скрипят под напором шалого ветра угрюмые колодезные журавли.

Кажется, в самом деле невозможно живому существу показаться наружу по доброй воле в такую непогодь. Но есть в нашем мире дела, для свершения которых не существует преград. И часто даже беспощадная стихия, несущая беды, служит добрым людским делам. Поэтому и злая вьюга сегодня в Крымке — желанная гостья. Сегодня она в сговоре с крымскими комсомольцами-подпольщиками.

Поздний вечер. Снизу от речки катится по снегу темный клубок. Он катится неровно, толчками. Когда налетает снежный шквал, клубок замирает на месте и становится невидимым. Но отхлынет вихрь, и снова он в движении. Вот он миновал огород, пересек пустынную улицу и приблизился к хате Гречаных. Осторожно скользит он вдоль стены и, наконец, останавливается у самой двери сарая. Тут, в затишьи, он вытягивается вверх и, словно в сказке, из клубка превращается в небольшого парнишку. На нем запорошенная снегом барашковая ушанка, стеганый ватник, перетянутый в поясе ремнем и ватные штаны, заправленные в валенки.

Паренек огляделся кругом, долго и чутко прислушивался и затем тихонько постучал в дверь, сначала два раза и через небольшую паузу — еще два.

Изнутри ему не ответили. Но это не беспокоит хлопца. Он отлично знает, что ответа не будет. Он приседает на корточки и, прильнув губами к скважине, вдувает в нее одно короткое, но многозначащее слово:

— Искра.

И, приложив ухо к скважине, слушает.

— Из искры пламя, — ловит он полушопот изнутри сарая.

Вслед за ответом дверь скупо приоткрылась и серая, запорошенная снегом фигура паренька ловко юркнула внутрь.

— Миша? — спросил Гречаный, ощупывая товарища. И, поймав в темноте его руку, крепко пожал.

— Я.

— Все благополучно?

— В общем, да, — ответил Миша, — понад речкой, той стороной, лесом, бежал, как заяц опушкой скакал.

— Погода не думает меняться?

— Непохоже.

— Метет?

— Ох и метет! Каша сплошная. Даже жарко стало, фу-у-уу!

— Добре. Это нам на руку, — удовлетворенно прошептал Парфентии, притянув к себе Мишу за плечи. — А то, что нужно, захватил?

— А как же…

— Есть новое?

— Ну, конечно.

— Айда наверх.

— Там есть кто?

— Все, кроме тебя, — ответил Парфентии, осторожно подталкивая товарища в угол, где была приставлена лестница, ведущая на чердак.